Свидание это было, либо же просто деловой недообед или перезавтрак, а может, вообще кто-то кому-то составлял компанию за дневной чашкой кофе – Маллет честно старался об этом не думать, пока не завершились краткие сборы Фауста. Думать все о том же он не горел желанием и когда они сидели в автомобиле Алекса, направляясь в добротный старый двухэтажный дом с вывеской семейного заведения.
Для парня, в принципе было в новинку показывать настолько «свои» места, и сейчас он странно нервничал, как будто не в кофейню везет Лэрда, а показывает ему свой сквозящий идеализмом и легкой искренностью рассказ, только что напечатанный и еще даже не перечитанный самим Маллетом. Если быть честным, юноша вообще никогда и никого не стремился подпускать близко, а откопанная в этом городке старая кофейня могла много сказать и о предпочтениях его, и о внутренних тараканах.
Старые, посаженые временем и пробегом, колонки негромко ( - Я редко включаю музыку на высокую громкость, все боюсь не услышать годную идею) отбивали ритм War of Change от Thousand Foot Krutch.
- Извини, я редко встречаюсь с кем-либо не по делам, и мне не очень просто вести заранее не продуманный диалог. – Не отрывая взгляд от проезжей части, произнес парень. Он честно надеялся пережить сегодняшний неожиданный выходной без этой реплики, но в то же время не был уверен, что долгое молчание – пик блаженства для Фауста. – Точнее тему для начала подобрать трудно.
Благо, дорога не заняла много времени, и Маллет смог успокоено перевести дух, как только в ответ на толчок массивной деревянной двери отозвался трогательный звон колокольчика. Носа привычно уже коснулся ненавязчивый запах угольной пыли от камина, раз за разом обновляющийся запах домашней выпечки и, конечно, настоящего кофе.
Александр, всякий раз приходя сюда, с удивлением размышлял, как владелица сумела сохранить самобытность этого заведения, а так же странно не завышенные цены, не поганя, при этом, качества. Секрет, ни в один из разговоров, женщина не выдала.
- Алекс, дорогой, ты привел друга? – Немолодая женщина вышла из примыкающей к основному залу кухни, на ходу вытирая руки льняным вафельным полотенцем. Давно намеченные лучики-морщинки разбегались от глаз, обозначая ту улыбку, которая ассоциируется у Маллета со сказочными ведуньями. Васильковые глаза привычно тепло смотрели на мир, а руки – деятельно-плавными движениями указывали направление к лестнице на второй этаж.
- Марта, добрый день. – Юноша вежливо улыбнулся, неспешно ступая рядом с хозяйкой «дома». – Вы сберегли тот столик сегодня?
Женщина шутливо отмахнулась полотенцем от парня, обводя взглядом практический пустой зал первого этажа.
- Только вы, молодой человек, в будний день и в обеденное время будете задавать такой вопрос, бездельник. Идите, я скоро подойду.
Александр уже миновал радушно раскланивающуюся еще и перед Лэрдом женщину, тут же снова начал впадать в легкую панику. Столик, о котором упоминал молодой омега, тоже говорил не столь мало о характере постоянного посетителя: узкий и небольшой, больше подходящий для одного, находится в углу комнаты, той, что поменьше первого этажа. Два стула возле стенки у окна, расположены так, что незамеченным к ним не подойти ни с какого угла. Обособленность, настороженность, самобытность - чеканил голос где-то внутри.
На втором этаже в большей степени преобладал запах дерева, впрочем, как оно же главенствовало и в отделке интерьера. Стойка-шкаф с алкоголем предусмотрительно запиралась на замок, но и через чистое стекло дверок можно было разглядеть как знакомые название на этикетках, так и абсолютно непопулярные, от этого не менее качественные.
Алекс, до этого взявший книжечку меню на первом этаже, положил ее на сторону стола Лэрда, опустился затем на стул в самом углу помещения.
- Черникой пахнет. Удачно мы… - протянул воодушевленный близостью десерта, протянул парень. Сцепив пальцы в плотный замок, он поднял взгляд на своего спутника. – Ну как?

- Я не совсем об этом, наверное… - не отрывая внимательного взгляда чуть сощуренных глаз от дороги, отвечал Александр. Он на мгновение скосил взгляд на сидящего на соседнем сидении Лэрда, чуть дернув плечами. – Мое общение уже долгое время сводится к тому, что нужно знать, а не о том, что я действительно хочу сказать. То есть…
Он уже заворачивал на мощеную старой плиткой придорожную часть около кофейни, когда заканчивал эту реплику.
- … Я прекрасно знаю, что нужно сказать, если мне нужно навести разговор на нужную тему. Стихийно так, полуоткрыто, подстраиваясь под определенного человека. Но сейчас мне ничего не нужно, вроде. И тут начинается излишняя искренность и предельная честность.
Теперь же, сидя рядом с новым знакомым, Маллет наконец-то начал более или менее расслабляться. Привычка быть всегда на стороже отходила на второй план, и парень просто пытался напомнить себе, что значат слова «непринужденность» и «отдых». Уже и руки опустились в успокоенном жесте, как будто омега перестал пристально отслеживать каждое их действие, тем самым все больше и больше загоняя себя в физическое напряжение.
Между пальцев его возникла слегка помятая конвейерная папиросина Windston’a – почему-то молодой оборотень всегда неудобно себя чувствовал, когда закуривал первую за посещение сигарету в этом кафе. Возможно, из-за неодобрительного взгляда владелицы заведения, которая изо дня в день ставит ему на стол эту глиняную плошку-пепельницу, а, может, просто из-за низкого сорта табака, вплетающего в общую гармонию запахов свой варварский аромат.
- Очень мило и очень уютно. – Маллет ухмыльнулся краем губ, кивком соглашаясь с собеседником. Честно, если бы рай был, этакий особый посмертный дом для оборотней, Алекс хотел бы, чтобы было что-то наподобие этого домика в небольшом отдалении от города.
- Хм, раз ты тут завсегдатай, посоветуй что ли что-нибудь. – Возможно, юноша и пропустил бы чужую реплику мимо ушей: слишком уж он отвлекся на ощущение этого места и на ощущении себя в нем, мягко отпуская из уст тонкие струйки терпкого дыма. Но, тем не менее, он оторвался от отстраненного созерцания художественного беспорядка на голове Фауста, безо всякого интереса сканируя строчки меню, затем, с большим любопытством – фигуру собеседника.
- Готов спорить, в кофе извращения ты не особо любишь. Так что всякие перцы и медовые настои идут от нас лесом… М-м… Молоко бы я тебе вечером предложил, как и все молочные ликеры и прочее. Черный кофе, да? Давай тогда… - он черкнул пальцем по шероховатой бумаге, отмечая надпись рядом с изображением турки в горке белесого песка. – Кофе по-арабски, м?
То ли племянник, то ли внук Марты – мальчишка лет шестнадцати, который работает тут от случая к случаю, словно помогает родственнице по дому, а не исполняет обязанности официанта в свободные от всех этих подростковых делишек дни, прошествовал к их столику, удивленно отмечая знакомое лицо Маллета и абсолютно не свойственное ему общество в лице Лэрда.
- Ваш заказ, это?.. – Вряд ли в нормальном заведении стали бы задавать такой вопрос в таком ключе, но домик Марты – не совсем нормальное кафе. За это Александр, наверное, его и любил.
- Как обычно. Плюс кофе по-арабски. И пару черничных кексов, если они ужн готовы. – Маллет кивком отпустил парнишку в сторону кухни, откинулся спиной на стену. Взгляд опять вернулся к его спутнику – не пристальный, мягкий, даже не изучающий, а просто чуть внимательный. В голове сразу начали формироваться вопросы от «сколько стай сейчас в городе» до «как вам погода на улице». То есть, по сути, Маллет мог говорить обо все и ни о чем. Насмешка над собой кривой улыбкой отразилась на лице, парень мысленно закатил глаза к скрытому потолком небу, в руку скользнула вторая сигарета.
- Тебя беспокоит что-то Фауст, беспокоит нечто, помимо… Помимо всего, что было. Сейчас. – Оно вырвалось раньше, чем Маллет смог бы придумать более неудачную реплику. Рвануло с языка, в унисон с отмеченными деталями на лице Лэрда: морщинка меж бровей, слегка, изредка, прыгающий уголок губ, угольное дно его глаз. – Прости. – хмуро добавил он, ругая себя за вышеупомянутую «излишнюю искренность и предельную честность».

Сейчас Маллет напоминал себе какого-то нелюдимого ребенка: имея при себе малую тучу масок на любой вкус, разбитые по категориям и типажам людей, он не одевал ни одну. Именно поэтому и чувствовал себя несколько голым, а слова свои, все до последнего, которые за неполный час выдал в сторону собеседника – считал кривыми и сырыми, не обрамленными ни во что. Ну, кроме искреннего желания докопаться до чего-то внутри Лэрда. Ощущение были такие, как будто он вышел из-за ширмы кукольного театра, где обычно управлял самим собой из тени, сейчас же просто представая перед публикой, немноголюдной – всего-то из одного человека, в своем истинном лице. И одна рамка – искренность и, как оказалось, неумение строить по-настоящему правильные фразы и формы, все, чем он нехотя пользовался в этом диалоге.
Он бы мог, наверное, поговорить о чем-то отвлеченно-личном, что давно прошло и теперь бы ровным счетом ничего не значило, кроме голых фактов из прошлой личной жизни. Ну, или спрашивал у Фауста о его интересах и хобби, но тут же вовремя осознавал, что разговор стух бы где-то на начальной стадии. И теперь Алекс занимался тем, что, как думалась омеге, нужно было не ему одному – толкал оборотня, сидящего напротив, то ли прикасался, то ли бил в отнюдь не самую безопасную тему, засевшую в сердце у мужчины. Правильно ли это – он не знал и сам, но что-то мучительно не давало покоя: спокойное, при этом так холодно-каменное лицо закрытого в себе человека, пальцы на армейском жетоне, на котором значилось не его имя, или просто взгляд, взгляд человека, разговаривающего с собой, в первую очередь.
- Знаешь, я, правда, благодарен тебе за то, что ты вытащил меня из дома. – Выдохнул Лэрд, словно пересиливая себя. Таким голосом и примерно с такой репликой Александр проводил ладонью по лицу покойного товарища-омеги, закрывая тому глаза в последний раз, около двух лет назад, выжив в гоне чужой стаи. Но это было давно, и сейчас парня волновало лишь то, что после сказанного Фаустом последует чертово «но».  - Я не знаю, что бы было, пробудь я в четырех стенах еще сутки.
Маллет лишь кивнул, легко принимая благодарность, просто потому, что знал степень ее правдивости. Глаза зацепились вновь за медальон, который его собеседник теребил пальцами руки. Знаешь, парень, впервые вижу человека, у которого фетиш – это руки и глаза. Нормальные люди теряют дыхание перед прекрасным телом и красивым личиком - обладатель еще одних чертовски сильных и прекрасных кистей, альфа его стаи, сказал это, когда юнец еще не дожил до своей первой луны, но уже успел занять шаткое положение подстилки в постели вожака.
- Будешь мне должен, я так понимаю. – Ухмыльнулся омега, отрываясь от задумчивого созерцания пальцев на металлической бляшке и переводя взгляд на лицо говорившего.
- … Обещания, которые я не смог сдержать. – Отозвался на вопрос мужчина, обхватывая ладонью жетон на шее, который почти видимо тянул его куда-то вниз, к оставшимся во «вчера» обязательствам и просроченным словам.
Маллет негромко выдохнул, еще больше вжимаясь спиной в деревянную стену за скамьей, силясь отодвинуться от оборотня, на еще большее расстояние, дабы охватить взглядом его всего и, кажется, просто вытягивая этими передвижениями немного времени. Слова рвались с языка, но Алекс так боялся перегнуть палку и высказаться более жестко, чем смог бы вынести на слух Фауст. Запах вины. Привкус горечи на губах, отзвук аромата потери на кончике языка. И терпкий дух кофе, поставленный на столик секундой позже.
- Сейчас я лезу в твою очень личную жизнь, Лэрд, прости еще раз. – Осторожно начал молодой оборотень, смыкая руки на чашке с чадящим паром кофе. В груди что-то скрипнуло, переходя в хриплое «эгхм», а в глазах читалось раздумье над тем, как преподнести следующую фразу. – Слушай. – Наконец подался вперед Маллет. – Ты… Я понимаю, наверное. Но ты же понимаешь, что ты уже их не сдержал, правда? Ты… Ох… Ты не можешь вечно возвращаться к этому. Ты ничего не поменяешь. – Алекс потер переносицу указательным и большим пальцем, прикрывая поддернутые тенью веки. – Ты копаешь себе яму рядом с… - Он быстро выстрелил взглядом в сторону жетона. – Не надо так, вот. Я верю, что ты не стал бы себя винить, не будь ты хоть немного причастен. Но оно уже пришло, свершилось, и переиграть не получится.
Маллет почти терялся, боясь отпустить голос хоть на секунду, потому что понимал, что мысль, которую он и так тяжело извлекает из своих мыслей, перекладывая на рубленные фразы, исчезнет совсем, стоит лишь на миг заткнуться.
- Знаешь, как обычно в таких случаях говорят? «Он хотел бы, чтоб ты жил дальше» или «он не хотел бы, чтоб ты винил себя, зацыкливался». Это, в общем-то, все пиздеж чистейшей воды. Они уже ничего не хотят. Но ты, и правда, должен жить дальше, а не ходить по кругу вокруг этой вины и этой боли. Мы все способны на фатальные ошибки, которые сами себе не прощаем и не простим. Но ты никому не сделаешь лучше от того, что постоянно рвешь себя этим…
Он даже немного задохнулся, когда поднес к губам забытую в пепельнице, полуистлевшую уже сигарету.
- Отпустить, Лэрд, не значит забыть все. – Почти жестко. – Ты обязан понимать то, что вас связывало и что происходило в любой момент вашей жизни, но думать о том, что правильно, а что нет, чтобы было, что сделано не так, что виноват, что должен. – Жестко, очень жестко. Потому что, руку на отсечение, вместе с этими словами в голове вспыхивают именно эти мысли. – Нет. Прости себя. Не знаю я, какой он был человек, но если ты значил для него столько же, сколько он для тебя, рано или поздно простил бы. Отпусти себя и ты.
И он вновь опустился спиной к ровной поверхности доски, выдыхая дым успокоено и расслабленно, сказав не все, что так хотел, потеряв половину мысли, переводя ее в слова, но сказал. Облегчение сильно саднило под ребрами, а ответа на свою почти тираду он почему-то не боялся.

Маллет не знал точно, зачем раз за разом вколачивает одну сплошную и не до конца оформленную мысль в голову собеседника, как будто еще и еще раз тыкая пальцем в едва поджившую рану, только чтобы убедиться, что под ней все те же кровь и боль. Фоновое ощущение бессилия раздражало, как и понимание того, что общий смысл всех его слов уместился бы в «мне тебя так жаль, давай ты прекратишь расстраиваться».
Алекс внимательно наблюдал за реакцией на свои слова от Лэрда, а тот буквально через силу цедил из себя слово или кивок. Парень понимал то, что Фауста одного оставить никак нельзя, вот прямо сейчас, с другой же – то, что он говорит, наверняка, проносилось в его сознании сутками напролет.
Журналист, преподаватель, писатель – Маллет бы так и продолжил что-то мягко пиздеть, если бы не тот раздражающий звук, дробью проходящийся по ушам и позвонкам юноши, отвлекая больше, чем отсутствующий вид беты. И тут Александр понял, что все это время больше говорил с самим собой, уже и не пытаясь достучаться до своего спутника. А стучать было нужно, причем срочно – немелодичный перебор, заставляющий зубы омеги скрежетать – отросшие когти оборотня на лаковой поверхности. Плохо.
- Фауст… - он осторожно подался ближе, голос вибрировал где-то на пониженных тонах, силясь не сорвать ту спусковую пружину, которая накручивала внутреннего зверя парня последний час. Или день. Оборотень как будто и не услышал тихого оклика: юноша мог видеть только часть его скулы и взъерошенные волосы головы – взгляд волка был устремлен на удаляющуюся спину юного официанта. Ну нет…
Лицо Алекса мазнуло раскаленной медью – медовые радужки не до конца проснувшегося внутреннего зверя в упор смотрели на парня. Маллет не отвел взгляд, не моргнул, даже не дышал, кажется. Со стороны можно было подумать, что он абсолютно расслаблен, но сам он знал, как чертовски напряжен. Перед ним не Фауст, нет, то зверь, дикий хищник, для которого высшее счастье – кровь, скорость и чужая боль. Однозначно, кофе его сейчас не заинтересует.
Он так и не успел уследить тот первый рывок, который полностью выкинул с переднего плана Лэрда-человека – просто вдруг ощутил на основании челюсти чертовски крепкие пальцы. Бесшумно выдохнул от боли, когда сжавшиеся пальцы вогнали, едва-едва, не глубоко, когти зверя под кожу. Давление росло – каждая вспышка боли вырывали в глазах Маллета ярко-синие всполохи, подымающиеся со дна глаза неровно, как на только начинающей закипать водной глади. Он не пытался освободить так горячее любимую и дорогую его сердцу голову из рук оборотня, не двигался, за исключением тех движений, которые провоцировал Лэрд. Он только смотрел. Смотрел чуть исподлобья, из-за положения головы в чужих руках, смотрел отчаянно-внимательно, отыскивая где-то там вменяемого человека и разочаровывался, не видя его там. Смотрел презрительно, просто потому, что не прощал ни себе, ни другим слабость перед своим зверем, смотрел осуждающе и почти вызывающе – ведь для него самого якорем являлось лишь осознание себя человеком.
Чужие клыки раздвигают губы в звериной усмешке, впервые так близко от лица Алекса – а его внимание занимают лишь золотые глаза. Влажный звук размыкаемых Фаустом губ вызвал лишь надменную полуухмылку, и слова, пропитанные ядом.
- Животное. – Цедил Александр, послушно, вслед за рукой, подаваясь на сантиметры ближе. – Зверь в человеческой шкуре. Давай, покажи, какой ты есть.
Он играл с огнем увлеченно, загораясь полубезумным азартом, кончиками пальцев заигрывая не со свечным язычком пламени, а с испепеляющим ручейком лавы.
- Дикая, бешенная шавка. – Глаза налились ярко-синим, но, в отличие от Лэрда, омега держал себя в руках стопроцентно. Лишь говорил, опустившись, как сам считал, на колени. Опускаясь до уровня кровожадной твари напротив него. – Слышишь, Фауст. Я знаю, чего ты хочешь.
Конечно, его работодатель выглядывал откуда-то из-за широкой спины мохнатого зверя, наблюдая за разворачивающейся картиной. Все менее активно отбиваясь от загоняющей человека вглубь сознания боли и вины, все меньше интересуясь итогом этого отстранения. Но он не прочь был бы вернуть контроль над собой. И даже знал способ, толкая непослушное, но кровожадное нечто внутри себя на раздражение единственного способного на это спутника.
- Ты хочешь боли. – Край рта искривила усмешка, подпорченная шипением боли. – Не за мой счет, понял?
Он окаменел лицом, когда острый коготь прочертил первую, обжегшую острой вспышкой боли борозду на губе Александра. Глаза в глаза, человек и зверь – Маллет почти кайфовал от ощущения этой ситуации, послушно позволяя творить всю эту херню с собой. Если Лэрду хватит этого для того, чтоб выпустить все свои эмоции, то это отнюдь не большая цена. Останавливать его нужно будет, если он пойдет делать то же самое с другими.
Кажется, Алексу уже говорили однажды, что он – неярко выраженный мазохист. Иначе быть и не могло, если он позволяет вытворять с собой такие штуки. Но минута, или больше – а она продолжает смаковать молчаливое выгуливание человеком зверя, время от времени смыкая разорванную и целую губу вокруг толстого когтя, сглатывая кровь. Боль жгла, распаляя холодный цвет глаз, кровь тоненькой струйкой стекала по подбородку, теряясь между рукой Фауста и кожей шеи омеги.
Ты болен, Лэрд. Охуеть как чертовски долбанут - со странным упоением он следил за маниакально дергающимися зрачками мужчины, который даже и не замечал этого, внимательно следя за маленьким локальным увечьем Маллета. И секундой позже зажмурился от пиковой, ярчайшей вспышкой боли, когда палец Фауста чирканул по губе, рассекая ее до основания. И не сразу понял, из-за пелены горячей, как текущая из раны кровь, боли, что чужие губы чертовски плотно завладели его собственными.
Почувствовал только, как его язык, в погоне за каплями крови, наткнулся на звериные клыки. И понял, что крыше суждено покинуть сегодня не одного оборотня. Просто потому, что отвечать на дичайший в жизни Алекса поцелуй с порванной губой было чертовски больно и чертовски жарко.
- Сука. – Прорычал он, когда левый клык вторгся между вишневыми от крови частями нижней губы. Правая рука, помимо воли, сомкнулась на чужом плече, вскрыв верхний слой кожи на бицепсе Лэрда. – С-с-сука.
Вторая рука, уже осознанно, резко сжалась на промежности волка. Когти указательного и среднего пальца почти нежно покалывали внутренне основание ягодиц Фауста, ладонь же отнюдь не ласково сжала все остальное.
Маллет раскрыл веки, наконец-то ловя взгляд чужих глаз.
- Слышишь, Фауст Лэрд? Ты – сука. – Почему-то очень важно было донести эту весомую информацию до Лэрда-человека, хотя бы перед тем, как уже самому засосать чертовски клыкастую ухмылку.

- А ты уверен, что хочешь знать? – Маллет с брезгливым интересом юного натуралиста, впервые препарирующего лягушку, смотрел, как клыкастая полуухмылка Лэрда приходит в движение, неправильно-мягко выводя голосом эту фразу, которую позже оставил без ответа. Без озвученного вслух ответа.
Нет, он не хотел знать. Он просто хотел вытащить это наружу полностью, чтоб понять, как далеко можно будет зайти, прежде чем начать вколачивать это, загоняя обратно.
Что-то то и дело вспыхивало внутри самого парня, отзываясь на каждое движение, звук, действие и взгляд оборотня – что-то было горячим, упругим, рвущимся и до основание заполнено смесью восторга, смутного желания, азарта и мучительного интереса.
В жизни омеги было достаточно забавных персонажей, успешно развеивая скуку и привносящих нотку легкого, радостного безумия в его «серые будни». Странно сомневающийся охотник, легкомысленный омега, любопытный бета и сложный человек… Мало. Все это меркло рядом с вспышкой по имени Фауст Лэрд – может, потому лишь, что тот находился так непозволительно близко, или же, на самом деле, оказался личным сортом апельсинок Александра.
Плевать.
Правда, мысли не хотели течь привычным ходом, когда в губы тебе рычит и хохочет полубезумный, дикий, наглый и ничем не скованный новообращенный оборотень. Это стоило разорванной губы, стоило напряжения и раздражения омеги, стоило этой чертовой кофейни, если им суждено разворотить ее до основания. Так сладко и так опьянено Маллет себя не чувствовал еще, кажется, никогда. И страх был только один – не ощутить этого еще раз.
Ты доводишь меня до чего-то… Чего-то. Доводишь потому, что я просил или приказал тебе делать это, потому что я тебя толкнул. Взгляд. Дрожь в руках. Он нырял куда-то, окунался с головой, чуть ли не в первый раз не подумав. Привычный строй и жизненно важный ранее инстинкт, потребность – разложить, размышлять, думать – сейчас просто перестал иметь значение, отошел в никуда, позволяя… Отдохнуть от себя? Разрешить эмоциям быть, а вкусу захватывать, опьянять.
К почти естественным запахам омеги – кофе и табак, примешивался и бил в голову посильнее любого боксерского хука, запах и вкус крови. Он уже позволил Фаусту делать с собой то, что он хочет. Это ведь часть игры, правда?
- Я-то может и сука. – Губы мужчины шевелиться где-то вне поле зрения юноши, прикасаясь к вечно чувствительной коже горячим дыханием, раскаленной иглой прохаживаясь по нервам, вколачиваясь импульсами в голову и пах. - Но вот ты – шлюшка, Алекс. Маленькая шлюшка, которая сейчас от этого кайфует. – И Маллет не может отрицать, когда его веки сами скрывают дневной свет, стремясь еще больше обострить бег пульса в крови, и так усиленный близостью с внутренним волком.
Тихий, хриплый выдох – когда зубы Лэрда сдавливают мочку его уха, боль пульсирует, накладываясь на мазохистское удовольствие, ударяя в голову.
- Все же хочешь поиграть? Тебе это нравится. – Случайный, непрошенный кивок в ответ, а тело само толкает вперед, к продолжению сколькой, холодящей кожу ласки. Инициатива и власть в чужих руках бесила и возбуждала одновременно, парня буквально лихорадило от холодного огня наэлектризованного воздуха между ним и оборотнем – сейчас Алекс мог бы поклясться, что не может утверждать точно, сидит ли на каких-нибудь препаратах.
- Мисс, Марта! – омега дернулся, распахивая глаза, почти обиженно-непонимающе воззрил на своего неожиданного мучителя. Тот, на первый взгляд казалось, уже полностью взял себя в руки, возвращая контроль над собой, вот только. А, сколько там этих только – если начать перечислять, то сразу понимаешь, что человеческий тут только облик, да голос.
- Найди меня, пока я не нашел кого-нибудь другого. – Нужно было вылететь вслед за ним, не дать и порог переступить, стоило только подумать, каких дров в таком состоянии оборотень наломает. Вот только проблема – Маллет больше не мог думать. Вместо этого он так и смотрел, как Лэрд спускается по лестнице вниз, с удивлением ощущая на своем лице улыбку. Это так… Так странно.
- Никто другой тебя не получит. - Хрипло шепнул вдогонку омега, ощущая адреналин, буквально кипятящий кровь. Он не надеялся, да и не хотел, чтоб скрывшийся за деревянной дверью этажом ниже бывший охотник его слышал.
Маллет, как будто соблюдая какие-то всем известные правила детской игры, выждал некоторое время, вяло отмахиваясь от рук сердобольной хозяйки кофейни, затем легко потянувшись, поднялся на ноги. На стол легла купюра, покрывающая и достойный чайник, и две кружки кофе вместе с разбитой чашкой. Быть честным – часа два назад он бы и не подумал так щедро делить отнюдь не безлимитные кровные, но теперь это был самый большой пустяк в жизни Александра.
Я слышу твой запах, Фауст. Как свой собственный, черт тебя дери. - Без самодовольства, с легкой растерянностью даже, мысленно пробормотал юноша, вышагивая в сторону дороги. Жаль, сейчас было достаточно светло для того, чтобы волком нестись по следу оборотня вдоль кромки дороги, так что спустя пару минут Алекс выруливал по направлению аромата беты.

Отредактировано Alexander Mallet (2014-02-08 00:42:33)

Чертовски непросто понять иголки в стоге сена, если она, по существу, еще и заноза в твоей заднице. Юный омега, честно следуя по дорожке из запаха, содержащего в себе выхлоп отнюдь не новой машины, крови самого Алекса и чарующего аромата Лэрда, спустя несколько минут преследования остановился посреди проезжей части, праведно негодую я внутренне радостно усмехаясь, когда почувствовал уже два направления для своего поиска.
Он даже не попытался запомнить то место, где бросил свой заезженный форд, отправляясь за своим личным сортом помидоров оботническим пешим ходом. Вариант с выхлопами и своей кровью был отметен, как неправдоподобный – глупость ли, но юноша честно заучивал некогда основные постулаты оборотнического нюха: и если запах чужой эмоции – в данном случае, боли Маллета, держался дольше, чем в среднем, то это значило лишь, что кто-то его хорошо закрепил. Так что проехавшая перед носом машина была уверенно проигнорированная, а молодой искатель смысла жизни и Фауста Лэрда проследовал дальше.
И еще машина – спустя каких-то сорок шагов, отметил про себя омега, чуть фыркая от запаха освежителя-елочки, оставшегося в том месте, где его редактор открыл дверь машины. Легкая пробежка по следующему кварталу – и, о чудо, новое правило игры и новая отметина – след узкой ладони Фаучста, окропленная его же кровью, прямо на дверце почтового ящика дома мэра. Смешно и Маллету, и мэру, когда тот сможет распознать в свежем граффити чужую кровь.
Александр коснулся только подсохшей красной корочки пальцем, поднося его к кончику языка. По телу пробежала новая волна дрожи, когда непривычный вкус – еще бы, три года воздержания от каких бы то ни было жертв! – коснулся вкусовых рецепторов, а голову опасно повело, нацеливаясь на запах ближайшего к нему человека. Благо то была счастливая юная леди, выковыривающая из автомата с круглыми шариками-леденцами новую, ярко-желтую, жертву. И запах Лэрда, как необычно.
Из этого легко можно было заключить, что Маллету, чудесным образом, попался не только любопытный человек, но еще и достаточно опытный волк, позволяющий человеческому нутру сдерживать дикие инстинкты волка, внося в сознание животного какие-то свои, человеческие табу, не позволяющие, например, посреди непонятно чего растерзать малышку-сладкоежку, или же не бросится на орущего угрозы продавца, которому только что, своими собственными лапами, расхерачил весь товар. То был Лэрд – о, как Маллет был свято уверен, для него сейчас пиковым и топовым символом жить и хотеть был этот странно-желанный бета.
Он неспешно, в отличие от своей цели, прошествовал вдоль редких посадок, прикасаясь к каждой борозде на молодой коре пальцами. Убеждая свой чем-то затуманенный разум, что чувствует тепло на кончиках пальцев, когда те проводили по увечьям, уже налитыми тягучим древесным соком. Лэрд – зверь забавный, если оставляет такие вот игровые отметины, создав для Алекса своеобразный коридор из путанных следов и кровавых ладоней-отметок.
Нет, правда, хотел бы оборотень замести за собой следы, он бы это сделал куда как чище. Тут же он просто баловался, играя на нервах у омеги, заплетая путь к цели какой-то непонятной, но в то же время определенной тропой, зигзагами утягивая его в стороны, но оставляя при этом «туннель» из знакомого запаха и, то и дело мелькающих на дне зрачка сходящего с ума Маллета, ухмылок клыкастой и до нельзя вкусной, сладкой, клыкастой пасти.
- Да ладно! – Воскликнул Алекс, выходя в один из закоулочков, знакомой уже, улицы, волчьим чутьем ощущая, как петли из значков и отметин сужаются, не путая вовсе, а подводя к дому с серо-стальной крышей, сотым из вереницы таких же, в этом спальном районе, домов.
Спустя неполных пять минут он стоял у своей собственной входной двери, на удивления для себя переводя тяжелое от бега дыхание, вслушиваясь при этом в шорох и чужой голос за стеной. Улыбка, дурацкая, какая-то совсем не Маллетовская ухмылка приклеилась к губам, когда он услышал злость и ворчание в голосе «добычи».
- Полночи, наверное, писал. – почти рычание, и Алекс улыбается, прикрывая глаза, вспоминает, как те две фотографии попали к нему в коллекцию и как он, покусывая большой палец, вбивал сухие строки в лист, стараясь все больше отстранится от получаемой информации и думать… О бабочках, например. Ведь все приятнее слышать правду из уст «предмета изучения», чем копать в нем самому. С Лэрдом хотелось только так.
Он толкнул входную дверь, поддело мыском кеда надорванную рубаку. Отправляя ее, странно даже, в свою стиральную корзину, ту, в угол. Мягко ступая, приблизился к пустому от двери, входу в комнату, окинул взглядом привычный уже антураж из полуразобранных коробок и бумаг, ковром лежащих на полу.
Темнота чужих глаз подгибает ноги, а на губах все та же улыбка, когда прохладный - и правда прохладный! – голос Фауста встречает его на пороге. Твою мать, а ведь я всегда мечтал, чтоб, придя домой, меня кто-то встречал. Пусть даже так…
-  А на себя самого такого досье нет? – Широкий жест, а на деле – бросок тонкой, подшитой простым степлером, папки, шелест страниц, и носок классических полукед, остановивший скользящие листы бумаги по полу. Маллет склонился, подымая с дощатого пола ворох информации о Лэрде, ступил внутрь комнаты.
Остановился он только перед креслом, в котором, вызывающе глядя на Алекса, и восседал оборотень. Медленно, почти плавно, юноша опустился на колени перед «лордом Лэрдом», стараясь во что бы то ни стало не терять визуальный контакт с бездной чужого зрачка. На ощупь открыл ящик стола, рядом с которым находился, и вкинул туда злополучную писульку. Вместо этого он вытащил тетрадь, в разы толще «инструкции» по Фаусту, поколебавшись, протянул нежданному гостью.
- Есть. – Он прикоснулся к колену собеседника, то ли пытаясь удержать равновесия в неудобном положении, либо же просто ища чужого тепла, пусть тела, пусть даже не самой сексуальной конечности. – Не знаю зачем она мне. Я и так прекрсно помню, что я творил и кто я есть. А это – писулька, в которой намного больше, чем я бы хотел рассказывать тебе.
Он скользнул рукой, которой держался за ногу Фауста выше, останавливаясь на середине бедра. Магнит, чертов магнит, что сейчас сидел, недовольный и, кажется, разочаровавшийся и обиженный, манил его всего, все существо, все желания, клинил мозг и заставлял криво и нездорово улыбаться.
- Она твоя. Раз тебе надо, дарю.
Кто. Кто? Кто ты, Фауст Лэрд? Почему я на коленях перед тобой? Почему я так хочу кинуться на тебя, чтобы разорвать на сувениры самому себе и почему, скажи, я терплю и готов терпеть это желание столько времени?
- Не самое приятное чтиво. – В тон ответил Маллет. Но – да, нескучно. Я иногда на ночь листаю, потом такие живые сны… - Он положил тетрадь на колени своему собеседнику, освободившейся рукой оперся на подлокотник кресла, закрывая Лэрда от всего мира. Так он посчитал, возводя хлипкую ограду в виде жилистой руки омеги, так он надеялся, глядя в чужое лицо.
- Ты не уйдешь?

Отредактировано Alexander Mallet (2014-02-09 20:40:47)

- И чего ты этим хочешь добиться? – Он ловит губами чужой дым, тень его выпускает через нос. Почему-то дико забавно наблюдать все больше звереющего оборотня, осознавая и то, что тот готов сделать пару ласковых движений, переламывая тебе шейные позвонки. Очень забавно, до крайности просто.
- М-м… Тебя? – вскинул он тонкие брови, большим пальцем потирая через ткань серой футболки чужие тазовые косточки. - Что, каждый, кто узнает обо всем этом – кивок на последствие маленького урагана с именем «Маллет» - вместе с этим вопросом тоже получит вот это? – Юноша фыркнул, запрокинул голову к потолку, изображая на лице гримасу сомнения и дикой работы мысли. Сцена «выведи из себя волка» все больше и больше перетекала в простую игру в семейные разборки.
- Конечно, Лэрд, я ежедневно штампую копии личного дневника, дабы раздавать его всем тем, кто доводит меня до состояния активного безумия, да. – Усмехнулся он, покусывая нижнюю губу, шаря взглядом по рукам и кистям Фауста. Наверное, это дико раздражает, когда с тобой говорят серьезно, а ты в это время листаешь каналы с мультиками или занимаешься йогой. Но что поделать…
- Ты это зачем делаешь, Маллет? – Парень сделал исключение, вернув положение «глаза в глаза», услышав свою фамилию. Не мигая, склонил голову в оба бока, давая себе минимум времени для ответа. Сложно объяснить что-то, что очень долгое время считаешь естественным и жизненно важным, когда вот так вот в лоб указывают на то, что де «Ненормальный ты, мальчик и комната у тебя грязная».
- Я псих, такой ответ тебя устроит? Маньяк-одиночка, страдающий острым, идущим из детства и до сих пор неутоленным комплексом почемучки. – Проговорил он максимально серьезным тоном, опустив подбородок к коленям Лэрда.
- Для себя, или по чьему-то заказу? Или ты, при угрозе собственной шкуре, сливаешь всю информацию и сбегаешь? Не трус ли ты, часом? – Слова все еще рассерженного Фауста вызвали бурю восторга: Александр закивал, радостно хохотнул и поудобнее устроился «вокруг» Лэрда, коленями обхватив его за щиколотки.
- Ты серьезно, Лэрд? Боже правый, тебя это, правда, так сильно цепляет? – Алекс даже руки успокоил, ловя ответственность момента. Надо же, в кои-то веки его хобби кто-то так широко заинтересовался. – Парень, ты меня пойми. Мне это надо, потому что это я. Укус не так сильно меня изменил, смею заметить. И если сила – не мой конек, почему бы мне не использовать знания? Я хочу знать все неизвестные. Я хочу понимать, что происходит или будет происходить. Я – одна из фигур в чужой игре, не в своей. Но я так хочу понимать, кто опасен для меня, а кто полезен. - помолчав секунду, он добавил. - Знаешь, в голове это звучало не так пафосно и трагично.
Досада на такую негативную реакцию от Фауста стукнула куда-то под дых, легонько так, но ощутима.
- А почему я должен оставаться? – окурок в любимой чашке был легко проигнорирован. Рука Фауста царапнула его по щеке, в жесте какого-то пренебрежения, и Маллет только сейчас понял, как жалко прозвучала его фраза об «останься». Он перехватил ладонь беты своей, легко сжал. 
- Тебе так важно, что и на тебя есть такая вот сводка инфы? Окей, давай вместе, в этот романтичный вечер, выйдем сейчас на задний двор и сожжем ее, взявшись за ручки и глядя на звезды. Идет? И не будет для меня больше неизвестно беты-охотника, одного из многих в стае этого дикого городишки. Будет только Фауст Лэрд, мужик, которого я... Давай, вставай! – он в самом деле собрался так поступить, даже начал подниматься, но его планы, оказывается, серьезно шли вразрез с действиями Фауста. Тот качнулся вперед, внезапно оказываясь дико близко, так, что у Алекса тупо захватило дыхание, когда их тела соприкоснулись. А в следующий миг парень довольно удобно устраивался на коленях, которые минутами ранее поглаживал, дурачась и залипая. Юноша вдруг ощутил себя, как котенок, которого только и делают, что переставляют с места на место – растерянно заерзал, упираясь коленями в спинку кресла, непонимающе уставился на внезапно переменяющего свое настроение оборотня.
- Как ты считаешь, -Чертово тело совсем не помогало, отзываясь на любую ласку со стороны бывшего охотника однозначно бурно и положительно. Шипение сквозь зубы – ответ на вопрос, единственный, которой он смог выдавить из себя. - Что мне сейчас сделать?
- Трахнуть тебя? – Голос опять расходился с действиями – Маллет почти видел, как озлобленное существо в лице Лэрда раскладывает его поверх бумаг и, по крови вместо смазки, вколачивает в ближайшую стену.  - Позволить тебе трахнуть меня? – Член опасно царапнул ширинку, а омега заворожено следил, как их тела покидает одежда, с подачи легкой руки Фауста. - А может ударить пару раз, за то, что ты развел тут детективное агентство? – Он громко застонал от передоза коктейля из ощущений, мелко дрожал, когда разгоряченная кожа груди и живота соприкасалась с такой же пылающей кожей. Послушно разрешал руке оборотня оставлять на теле его отметины, и всхлипнул долго, подвывая, когда алкоголь и горячая влага слюны пробежали по зарастающей царапине.
- Может… - Лимон, табак и укус. И говорить совсем не хочется. – Может, все сразу? – смысл в глазах Маллета утопал, прячась за темной поволокой возбуждения. Хотелось. Теперь уже просто хотелось.
И впервые за много прожитых лет Александр Маллет не удержал своего волка на цепи – плеснуло синевой в глаза и он, под бешеный стук сердца в ушах рванулся вперед, к вальяжно развалившемуся в кресел Лэрду, забирая только что разорванный дымный поцелуй, закрепляя его своим, требовательно-глубоким и рванным, с утробным, глухим урчанием.
Пальцы непривычно ломко пробежали по бокам Фауста, кончиками когтей рассыпая проколы-точки на спине, вытягивая нижние в красные, некровоточащие полосы там, где начинаются косые мышцы бедер.
Он двинул тазом, обтянутым грубой тканью джинс вперед, до боли вжимаясь крепким стояком в ширинку чужих штанов. Ладони легли на лицо мужчины, пальцы требовательно водили по губам и подбородку.
- Хочу… - Губы скользнули по губам и щеке, совсем не нежно прошлись по шее. - Всего. Омега разомкнул влажно поблескивающие зубы, пробуя на вкус ключицу, язык хаотично заскользил, подхватывая красные точки-капли, проступившие в месте отпечатка.
Парень качнул тазом еще раз, отстранился, неудобно привставая на разведенных по обе стороны от ног Фауста коленях.
Пальцы не слушались, то и дело срывались с сейчас кажущейся такой сложной системой пуговицы и молнии на чужих штанах – молодой омега рыкнул, дергая мужчину за пояс на себя, тихо закипая от ожидания. Скрашивая паузу, скользнул губами по голой коже над пупком, язык, дразня, скользнул в ложбинку.
И – о, чудо! – чертовы штаны поддались, за что не получили благодарности, а были грубо стянуты вниз, вместе с бельем – недостаточно осторожно, на самом деле, узор из параллельных полосок от когтей остался на бедрах Лэрда.
Алекс вскинул глаза в верх, уже почти бесполезно спрашивая разрешения, ведь сделает же, ни смотря на степень положительности ответа. Продолжал он смотреть и тогда, когда язык скользнул от основания члена, оставляя после себя тягучий след слюну. Горячим языком широко накрыл уздечку, дохнул на головку тепло и влажно.
Вытянутая рука легла куда-то между левой грудью и животом, отсчитывая нервный ритм чужого сердца.

Отредактировано Alexander Mallet (2014-02-10 18:16:43)

Маллет повел плечами, словно стряхивая с себя груз печалящих его обвинений из уст Лэрда. Печаль, которую он, все так же поддерживая театральный тон, изобразил на лице.
- Может и штампуешь – каждому разную. – Он только покивал, не оглядываясь, лениво махнул в сторону бумажных кип.
- Конечно. Ты… это. Поищи потом. Потом. – Проговорил он, вновь удаляясь на разведку по телу Фауста.
Люблю прикасаться всей ладонью к чужой коже. Просто потому, что рука всегда прохладнее ее. – Выдержками из дневника неслись мысли, когда он, в свое удовольствие, водил по бокам мужчины руками.
- А что, желание трахаться с оборотнем, которого ты знаешь два дня – тоже комплекс, идущий из детства? – Мне нравится ощущение остывающего поцелуя на чувствительных местах - довольно жмурился он, подставляя губам Лэрда нежную кожу шеи.
- Нет, этот комплекс у меня сравнительно недавно. – Простужено выдохнул-усмехнулся Алекс. Жуть, как нравится крепкие руки на моей заднице, да - отметил он очередную «строку».
- Трахаться будем так же? Театрально орать, вопить и требовать не останавливаться? – Маллет даже оторвался от сверки своих ощущений, идущих параллельно действиям оборотня, на коленях которого восседал. Удивленно посмотрел на редактора, тихо давясь смешком.
- Ты где любовных романов начитался? – Фыркнул он. – Посмотрим, от качества же зависит. – Он завел руки себе за спину, укладывая их на ладони Фауста, сжимая чужие пальцы на своих ягодицах еще сильнее.
- …кресло, диван, подоконник, кухня, стиральная машина…
- Мне казалось, я тут дурак. – Протянул в голос юноша. – У меня кровать есть, это минус? – шепнул он, ехидно скалясь в лицо Лэрда.
- Ты как, погрубее любишь? – Александр молча уставился в глаза парню, картинно выламывая левую бровь. Я полдня за тобой по городу мотаюсь. Не грубо уже, увы, не выйдет - по словам выговаривал этот взгляд.
Все это время – ну, от того момента, как Алекс навестил свою квартиру до настоящего времени, омегу не отпускало легкое такое, фоновое удивление – был же себе весь такой принципиально-несгибаемый недоволк, бумаги подшивал, игрался со всеми, как умел. И крыша на месте. А вот Лэрд – и точка, клин, шумовой оркестр в джаз-баре. Что за изюм в нем и почему так сильно штырит, вот чего хотелось бы узнать! Ведь и не идеальный же принц, в конце концов, не герой комикса,  последние несколько дней – угрюмая пьянь и вдовец, к тому же.
Кажется, я пропустил пару язвительных подколок, э? - уже стоя на коленях перед причиной новых охуеваний, с его же членом во рту, вскинулся Маллет. Он бы и переспросил даже, но что-то мешало.
- Ты меня дразнишь? – Вежливо донеслось сверху, оттуда, где на него с легким любопытством взирали желтые фонарики глаз Фауста. Алекс странно (еще бы, с хуем во рту) ухмыльнулся.
- А то. – Кое как профыркал он в лобок парню, настраиваясь на другой темп, попутно изучая руками доступную в плане прикосновений часть задницы оборотня. Чертов Фауст заставляет искать его по всему городу, он же – будь неладен, язвит и швыряется в него всякими папками. Все тот же он заставляет чувствовать себя непонятно и попутно давиться слюной. Так вот с чего бы не довести его самого до белого каления, а? Поиздевался сам – терпи того же от других.
Терпеть он не умел, сто процентов. Благо, юноша успел принять в себя немного кислорода, прежде чем в горло ворвался член слетевшего окончательно, рычавшего и невпопад предлагающего романтичные аксессуары оборотня. Заходил кадык под тонкой кожей, пальцы сами собой впились в сокращающиеся рывками бедра, словно со стороны доносились влажные звуки горлового минета. В уголках глаз скапливались напряженные слезы, а выровнять дыхание, казалось, не удастся больше никогда.
Громогласный вдох глупо утопающего в амплитуде жесткого траха Алекса огласил помещение, а проморгавшись, он осоловело уставился в скатившегося в нежности Лэрда.
Он молча, удивленно принимает аккуратный, буквально запакованный в разовую фольгу поцелуй, не требующий практически никакого участия. Внимательно смотрит переливающиеся синим радужкой, как насмешливый, но молчаливый прищур меняет лицо Лэрда. И вздыхает, прекрасно понимая всю насмешку того, но позволяет себе немного передохнуть, вжимаясь, например, лбом в ключицу, чувствуя взрывы мурашек на чувствительных местах боков, к которым невесомо прикасается Фауст.
Красивый, козлина. В мерном отсвете вервольфовских диодов глаз, с контрастами из ярости и дикости и язвительности и насмешкой над всякими милостями в их же проявлении.
- Напевать слащавые песенки Ричи, надрачивая два члена одновременно – вот край театральности и ебанутости одновременно, Лэрд. – Хмыкает Маллет, выдыхая при этом рвано и неспокойно – тело само заставляет не играться в представление, заданное Фаустом, а толкаться вперед, в ладонь мужчины.
Он глотает слюну, все тяжелее выдыхает. Каждый новый поцелуй греет все меньше, прикосновение легки настолько, что их попросту недостаточно, движение руки плавные, похожи больше на итог, чем на начало или динамику.
Он первый, наверное, замечает, что у него начинает колотить челюсть. Как дробно трясет все тело, а глаза, кажется, скоро будут сиять не хуже диодной подсветки. Теперь Маллет, а не Лэрд, рычит в лицо другому.
Он накрывает руку оборотня своей ладонью, но не чтобы показать, а чтобы осторожно разжать показательно «неумелые» пальцы. В принципе, это было последнее спокойное и сдержанное движение в последующие несколько минут.
Алекс потянул Лэрда на себя, возбужденно вдыхая запах горячего тела и довольно принимая кожей к коже – парень имел что-то вроде фетиша на близкий контакт, любил его чуть меньше в сексе, чем непосредственно сам процесс.
Бить затылком своего практически любовника об кресло парню было не с руки – и порулить процессом, как получилось, восседая сверху, было категорически нельзя. Зато утянуть за собой, примяв при этом пару средней важности документов спиной – вполне можно.
- Если тебе нужна инструкция по эксплуатации, то она где-то возле кресла валяется. – Тяжело прорычал омега, как-то безнадежно-просяще обнимая бедра Лэрда ногами, не двузначно указывая на желаемое направление движения.
Казалось бы: ты возбужден, я возбужден. Ты хочешь, я хочу. А вместо этого дразниловка и ненужные ни тебе, ни мне тисканья. Короче, Лэрд. Клянусь. Продолжишь в том же духе – и тогда я тебя трахну, причем всего. И не поинтересуюсь, сука, как тебе больше нравится. – Глаза вызывающе горели, а только что срывающееся дыхание поминутно выравнивалось. Руки гладили чужие плечи, в голове плыло нечто вроде мысли, что хотелось бы сделать по-настоящему хорошо, если бы можно было понять, что именно тот хочет. Маллета ли, например?
- Эй, Лэрд. – Позвал он, целуя, сминая имя между губами. Я очень тебя хочу, сейчас - добавил он взглядом, не желая вновь быть обвиненным в пафосе или быть изнасилованным нежностью, пробормотал он.

Сначала он не понял, куда делось тепло, являющееся телом Лэрда на нем. Жалобно заскулил, жмурясь, пытался нашарить рукой теплую кожу, на звук вытягиваясь к чужому сердцебиению. Потянул носом, отмечая табачное марево между ними. И прохладу, тянущую и недружелюбную, как в физическом планет, так и в моральном.
Глянул.
- Ты всегда такой лентяй? – Глаза Лэрда уже не пылали такой однозначной яркостью плавленой меди, ровно настолько поубавив свет, чтобы под ним проступило удивление и разочарование, скользнувшее в голосе. Слова, равные уколам шила в зад и под сердце одновременно.
Он молчал. Странно, как туго шли мысли, понимание ситуации растягивалось, как клейкая смола старого дерева, раздражала так же, как она же, не желающая отставать от кожи. Маллет сам для себя отметил, как, не входя в сговор с сознанием, тело охватило негодование: заходила в рваном дыхании грудь, напряглись мышцы рук и бедер.
- Я тоже буду лениться. – Парень закрыл глаза, плотно, до боли и звона в ушах, проклиная безучастное звучание этого паршивого голоса оборотня. По звукам, не разлепляя век, наблюдал, как мужчина устраивается, приникая к мягкой подушке спиной. Дышать, как под полной луной. Тш-ш-ш
- Садись сверху и делай, как нравится.
Успокойся, ты…
Выдох Лэрда, удар сердца Алекса. Дым Фауста, два удара сердца омеги. Выдох, три удара. Затяжка, вакханалия из пяти сокращений сердца. Выдох, удары…
Распахнутые глаза добавили леденяще-синего света в сумрак комнаты, замещая погасшее золото, минутами ранее исходившее из чужих глаз. Маллет отрывками воспринимал действия волка, мог контролировать только, чтоб тот не сорвался на бета-релиз, не искорежил лицо, только когти, глаза и его же жажда. Вот сократились мышцы пресса, вздергивая тело в сидящее положение. Неправильно для человека, но по стремительному быстро тело приняло сидящее положение, опираясь лишь на носки ног, когти впились в доски на полу, а перед глазами – лицо и струи дыма, в глазах – чужая ярость, волчья, и жажда, не желание. Желание было у Алекса, а нужда – она от оборотня.
- Ты… Ты. Ты-ы… - Рвалось вместе с рычащими выдохами, мысль путалась, омега понимал лишь, что нужно заставить его, человека напротив себя, понять, что нужно делать что-то, что нужно в него, что обязательно… Обязательно и… нужно, чтоб он… он.
Уголек сигареты погас, встретившись с раскрытой ладонью рванувшего вперед волка, а расслабленная поза Лэрда была смята, когда другая ладонь опустилась на плече, скользнула к шее, большой палец неосторожно зацепил косточку ключицы, впился в впадинку, когти остальных царапнули где-то с обратной стороны плеча.
Дергаясь от собственных припадочных, громких вздохов, зверь потянул на себя, спуская по поверхности пола тело Фауста, под себя, нависая над ним, сидя на корточках.
- Как нравится. – Возбужденного оборотня качало в неудобной позе, а отсутствующий и дикий взгляд блуждал по лицу, шее и груди беты, возвращался и вновь скользил по кругу. Нужно было менять. Менять его, менять…
Он наклонился вперед, к лицу человека под ним, колено больно врезалось в бедренную кость того, другая нога заскользила по полу, вдоль тела лежащего под ним Фауста. Его член головкой коснулся все еще возбужденного органа мужчины, но если минутами ранее такое прикосновение вкупе с песенками о любви вызывали чуть ли не смешки, то сейчас от паха вверх пронеслось чудовищно тянущее чувство, которое вызвало тот рычащий всхрап, полный довольства.
Взгляд маниакально бегал по так близко расположенному лицу человека, рука, удерживающая плечо, скользнула вниз, к солнечному сплетению, пуская капли крови и рисуя непрерывные четыре линии до впадинки над диафрагмой. Маллет прогнулся, почти ложась на раскрытую ладонь, прогибаясь в спине так, будто мечтал, чтоб сведенные лопатки встретились. Навис над мужчиной почти параллельно, все еще касаясь только ладонью и изредка дергающимся в напряжении членом, чувствуя то ли ядерный взрыв внизу живота, то ли ебанутый и спонтанный оргазм.
Очередное прикосновение добило простое и перевозбужденное животное внутри парня, срубая того с ног – он сел на живот Фауста, наконец вжимаясь в его кожу своим возбуждением, руки обхватили голову оборотня, приподнимая – казалось, что бешеное существо в теле Маллета сейчас или с размахом опустить ее затылком обратно в пол, заканчивая сей ненормальный порнороман на середине, или же просто крутанет по часовой стрелке в бок, что тоже не сильно способствует сбросу сексуального напряжение.
Раскаленное дыхание сушило губы, кадык ходил под натянутой кожей, звук сглатываемой слюны почти не отличался от того, который рвался из глотки, перекрытой ебущим его Фаустом.
Он часто моргал, руки тряслись, заставляя больше пальцы скрестить о недельную щетину Лэрда, оставляя под ней кровавые точки.
- Веснушки… - хрипло выдавил Александр, дергая на себя управление телом. Не так надолго, как хотелось. Волк, а может и Маллет, отрывисто коснулся губами губ Лэрда, словно пробуя. Вдох, как перед заплывом на глубину, он уже не пытается целовать, а захватывает нижнюю зубами, тянет на себя, прося, да просто требуя инициативы. Опять, и если Лэрд и на этот раз откажет, то Алексу ничего не останется, как переквалифицироваться в некрофилы.
Тело трясло вместе с дыханием, а в сознании плавился какой-то смутный образ, слабоописуемый для человека, но явно требующий, чтобы человек, или тело, или жертва, вот то самое, что сейчас в руках у волка, немедленно и добровольно стало его собственностью. Мысль эта, как и сам объект желания, грела, как покрытый пеплом уголь в руках, взяты только что, секундами и ударами сердца разгорающийся сильнее, обжигая до боли, до кипящего месива на ладонях.
Скулеж и рык, в то время как зубы впивались уже в кожу шеи, губы начинали кровить от резких столкновений с кожей на кости ключицы, а большой палец почти нежно размазывал непонятно откуда текущую кровь. Из того укуса? Нет, не только. Тот след когтей тоже пускает капли, но они не должны собираться в сохнущую лужу, нет! - он подхватывает под спину Лэрда, приподымая и сумасшедшим, отупелым взглядом прослеживая катящиеся капли крови вниз, по груди и верху живота, теряясь во впадинке пупка.
Оторвался, с довольством щуриться в лицо Лэрда, ожидая одобрения, или эмоции, или гримасы боли.
Кровь касается внутренней стороны бедер Маллета, у поджатых яичек, и тот по-животному восклицает, скользит по ним вверх, размазывая по бедрам и опускается назад, так что в ложбинку между ними проскальзывает стояк Фауста.
- Лэрд. – Рычит он, двигая задом, без чужой помощи не имея возможности справиться самому, чтобы было «как нравится». – Лэрд?
Он просит, не так, как раньше, просит непонятно звучаще, но так отчаянно, почти испуганно, ведь что-то обязательно случится, если тот не поможет ему. Когти впиваются по обе стороны от позвоночника мужчины, неглубоко, просто чтобы позвать. Маллет заплакал бы, если бы у волков это был показатель отчаяния. Он бы выл, если бы дыхательные пути раскрывались чуть больше, а пока способен был лишь на утончающийся хрип. Он бы сделал все сам, но все тело трясло, как в агонии от отравления омелой, сипло вдыхая и раз за разом скользя по зажатому между телами члену, выдыхая жадно, когда горячая плоть на секунду касается ануса.
Я болен. Когда он, потом, вернется в привычное для себя сознание, ему будет стыдно. За несдержанность. За упущенный из рук поводок. За взрывающиеся синевой радужки. За унижение и просьбы. За ручейки красных капель на их телах, принадлежащие лишь Фаусту.

Отредактировано Alexander Mallet (2014-03-26 23:38:02)

Восторг, взрыв, адреналин и дичайшее исступление – все это дарили каждое согласное движение Фауста, его выгнутая навстречу Маллету спина, его, наконец отвечающие, губы и руки. Сердце радостно отбивало безумный ритм, ни разу не попадая в биты сердца Лэрда, и теперь звук и пульсация нарастали все сильнее, зажимая уши и сотрясая тело.
Маллет ликовал, широко распахнутыми глазами взирая в лицо любовника, щедро смешивая разгорающийся золотистый рассвет чужих глаз со своим собственным льдом, являя миру странный коктейль из безумия, похоти и желания.
Из глотки вырвался совсем уже задушенный скулеж, когда руки Лэрда проскользили между их животами, опасно поигрывая когтями с пылающим, вздрагивающем при каждом новом касании членом. Жар обнимал, сдавливал и нарастал, это невозможно было описать словами – но так важно было чувствовать. За гранью любого понимания, особенное, плавящее воздух вокруг возбуждение, накрывало и штормило и Алекс все бы отдал, чтобы показать, наконец пришедшему на помощь Фаусту, как все это взрывает омегу изнутри, как это невероятно, как нужно…
Губы подрагивали в паре сантиметров от лица беты, то и дело срываясь и требуя однозначного ответа, воздуха, разделенного на двоих не хватало, а тот, что врывался в глотку вместе всхлипом был горячим, обжигающим, оставляющим на языке терпкость недокуренной сигареты, взрыв своего и чужого возбуждения, вкус крови.
Ядовитую смесь этого Маллет отдавал каждый глубокий и яростный поцелуй, в обмен стараясь жадно отобрать чужой стон, вязкую влагу слюну, скользящий танец языка и вменяемость.
Больше, казалось, дать было невозможно. Взять тоже – натянутой струной, через все тело, вздрагивало все существо оборотня, возбуждение, накал, желание – все это казалось бесконечной винтовой лестницей, по которой он рвался все выше и выше, там, где сознание достигало размеров точки, а крыши уже давно не было. Туда, где связь с Фаустом врывалась в абсолют. Там, где останется только кричать на каком-нибудь непонятном языке, что и как сильно он сейчас испытывает.
Он стонал в исступлении в чужие губы, когда вспышка боли, заглушаемая еще более ярким всполохом кайфа взорвала тугой узел, стягивающий член и бедра омеги. Рванулся, разрывая сплетенные языки, вскинул голову вверх, до хруста шейных позвонков, руками комкая плоть на спине и шее любовника. Он кричал, кричал протяжно, одновременно жалко и вызывающе, от боли и животного восторга.
Все ощущения водопадом скользнули вниз, туда, где тугие мышцы ануса крепко обжимали скользящие внутрь пальцы Лэрда. Подался чуть вверх, крепко обнимая руками шею мужчины, чувствуя испаряющуюся на раскаленной коже влагу слюну. И рванул вниз, сам насаживаясь на растягивающие его пальцы, желая лишь чувствовать еще более ярко, еще более сумасшедше и близко.
И наклонился, благодаря и выпрашивая больше, вновь подставляя уже припухшие и потрескавшиеся губы под укусы и поцелуи, втягивая влажно и требовательно чужие, вылизывая и оттягивая до саднящего чувства к себе.
Он вновь приподнялся, раскрываясь еще больше, собираясь дать и взять так много, как мог. Пальцы свело томящей судорогой, раскрытая ладонь сдавила только что оставленные порезы на плечах, протянула алый след по спине к бокам.
Его затрясло, невольный вскрик удовольствие оторвался от губ, кольцо мышц конвульсивно сжалось вокруг длинных пальцев, когда кончики их коснулись распаленной и скользкой точки простаты. С члена скользнули капли мутно-прозрачной смазки, тут же размазавшейся по животам парней, потому что Алекс вновь вскинул бедра вверх, опускаясь на подавшиеся навстречу пальцы. И еще.
- Алекс, ну ты сука. – Он до боли в груди прижался к желанному телу, то ли застонал, то ли захныкал возле уха мужчины, прося, вновь и вновь прося о большем. Он, правда, сказал бы свое желание вслух, теша и отвечая Лэрду, но язык не слушался, а сердце выдавало такой ритм, что, по всей видимости, к концу этого марафона выдало бы счет ударов на двадцать лет вперед.
Он получил, ему воздалось – причем за все. За все грехи и за все добродетельсва, за оплошности и за правильные ходы. Ворвавшийся в него Лэрд наградил его глухим и протяжным рыком, вдохновляя на собственный. Он отзвучал вслух – высокий, вибрирующий в глотке и на губах, раскатистый и звонкий. Он звучал в ушах и в голове и тогда, когда юноша задушено стонал в рот своему любовнику, прогибаясь в позвоночнике и сталкиваясь бедрами с входящим до основания Фаустом.
Кровь бурлила, сама приводя в движение тело парня, даже если бы тот хотел, движение бы не прекратилось. Он взорвался стонами, подстраиваясь под движения Лэрда, раскачивался, пытаясь выжать еще больше от ощущений, сжимал мышцами мужчину внутри себя, всем телом чувствуя эту заставляющую ликовать заполненность, чужой жар, топящий изнутри, вспышки боли, почти ничего не значащие по сравнению с заревом в кроваво-красных тонах, вытеснившее все мысли из головы омеги.
Отдать всего себя сейчас – жизненная функция, единственно понятная и правильная. И он отдавал, он принимал и усиливал все то, что вбивал в него оборотень. Глаза влажно блестели – то ли от слез, то ли от ощущения себя живым, нужным.
Ярость. Восторг. Бит сердца и вакханалия толчков, в унисон с сердцем качающие кровь по венам.
Дышать уже не надо было. Он понял, когда губы Фауста запретили ему это.
Член ныл, пульсировал сильно, видимо. Любое прикосновение, даже случайное, убивало всякую надежду на подобие вдоха-выдоха. Маллет, шалея от жара внутри и припадочно дергаясь при каждом прикосновении к простате, перехватил одну из рук Лэрда своей рукой, обхватывая чужими пальцами вздымающийся вверх стояк. По их пальцам прокатились тягучие капли смазки, хрип при выдохе все больше напоминал рычание.

Отредактировано Alexander Mallet (2014-03-27 13:20:32)