Два месяца Лэрд провел так, как не проводил их слишком давно. В запое. В вечном, перманентном запое. Он потерял работу, что было крайне естественно. Начальство терпело неделю, другую, третью… а потом его попросили либо взять себя в руки, либо освободить место.
В тот момент Фауст пожал плечами, зевнул и захлопнул дверь дома перед носом начальницы. Вопрос с работой был решен.
Лэрд вполне себе бойко тратил все, что успел скопить и счет стремительно пустел. Он надирался в барах, клубах, забегаловках, дома, в гараже… везде. Сейчас оборотничество мешало ему – чтобы, наконец, опьянеть и ползти домой на бровях, приходилось, как минимум втрое превышать стандартную порцию алкоголя. Поэтому Фауст часто пил на спор. Кто первый уходит под стол – тот и платит за литры горючего.
С завидной периодичностью он влипал в драки. Регенерация и тут неплохо помогала.
В общем – жил Лэрд на полную катушку и вечно пьяный.
В моменты трезвой ясности он, лежа на диване, пускал в потолок кольца густого дыма и вяло ворочал мозгами – что ему теперь делать со своей жизнью?
Алистер мертв. Маллет растворился в неизвестности после той памятной и дикой ночи, образ которой нередко всплывал в мозгу в дрызг бухого мужчины. Ему не хотелось видеть Питера. Хотя первое полнолуние и прошло относительно хорошо, больше он со своим альфой не сталкивался.
Лэрд подумывал о том, чтобы уехать из города ко всем чертям. Но отчего-то не решался это сделать. Его держали воспоминания.
Под утро возвращаясь домой после очередной пьянки, когда уже светило солнце и люди торопились на работу, он уселся на лавочку в парке и, вытянув ноги, запрокинул голову, подставляясь под жаркие летние лучи.
- Совсем херово? – рядом с ним присела девушка. Фауст даже не глянул на нее и ничего не ответил.
- И давно ты в запое? – осторожно поинтересовалась она.
- Полтора месяца, - выдохнул Лэрд и икнул.
- Причина? – девушка пододвинулась чуть ближе к нему.
- Валом у меня этих причин, - он утер лицо ладонями и, пошатываясь, поднялся со скамьи. Девушка, очевидно, заметила на его безымянном пальце кольцо и вздохнула.
- Знаешь, у меня есть знакомый – он психолог. Ты может, попробуешь к нему заглянуть? Он тебе попытается помочь, - она догнала Лэрда и всучила ему визитку.
- Угу, - машинально отозвался Фауст и засунул визитку в нагрудный карман рубашки.
И не вспоминал про нее еще полмесяца.
В одно особо похмельное утро, разбирая вещи для стирки, он нашел ее и, сев в ванной на кафельный пол, внимательно вчитался.
И позвонил. И записался.
И сейчас стоял перед дверьми. Небритый, неглаженный, весь помятый и похмельный, разве что мытый, он стоял и думал – а не стоит ли свалить обратно в бар? Там как раз собирается компания завсегдатаев и можно раскрутить какого-нибудь приезжего алкоголика на несколько бутылок текилы.

Shinedown – Call me
Фауст, войдя внутрь, не застал никого за стойкой. Чуткий слух оборотня уловил за одной из дверей размеренное дыхание спящего. Пожав плечами, Лэрд опустился на диванчик и, сгорбившись и ссутулившись, уставился на свои руки. Он разглядывал давно не стриженые ногти и чуть синие, вздувшиеся вены на тыльной стороне ладони. Вспышкой-воспоминанием его мозг пронзил образ.
Они с Алистером в подвале тягают штанги. Присев на один из тренажеров, Финч пьет воду, обхватив губами горлышко бутылки. Фауст облизывается и, оставив штангу на креплениях,  подходит к мужчине. Кладет руку ему на плечо.
Сидя на диване в прохладе приемного покоя, Лэрд чувствует ладонью тепло, исходившее от кожи любовника. Он чувствует, как плечо чуть дергается и плавный ход мышц – Алистер поворачивается к нему и смотрит. Смотрит на него, так же как и всегда – чуть посмеиваясь, лукаво. Вокруг глаз собрались морщинки, и их глубокая сетка только придает его прищуру еще большее ехидство. Чуть тянет носом и тяжелый, горький запах пота пробивает все его преграды. Он помнит крупные бисерины чуть мутных капель, собиравшихся на лбу Финча. Он всегда страховал Алистера, а Алистер – его.
Фауст сжимает ладонь в кулак и утыкается в него лбом, совсем нагибаясь к коленям. Именно поэтому он пьет – воспоминания не мучают его так сильно. Окончательно выбитая из строя нервная система не позволяет ему почувствовать ни запаха, ни тепла. Ни даже отчетливо вспомнить лицо любовника.
Но иногда его это пугает. Лэрда пугает то, что он не может вызвать в памяти эти смеющиеся губы, ловкие пальцы. Что он не может вспомнить как пах кофе, который варил ему по утрам Финч.
Алкоголь блокирует это и Фауст, напиваясь, тихо и от всей души благодарит того, кто впервые сделал виски. Текилу. Водку. Коньяк. Абсент. Все то, чем «лечится» Лэрд.
Пальцами он покручивает кольцо и смотрит в телефон. Та смс все еще хранится внутри мобильного.
«Люблю тебя, животное».
Как скоро после этого его не стало? Как скоро они убили его?
Фауст вздрагивает, когда на его плечо опускается ладонь и с силой сжимает его. Он резко вскидывает голову и смотрит прямо на юношу, который шевелит губами – он явно что-то говорит.
- … или лучше просто дальше опускаться на дно?
- По мне не заметно, что я итак на самом ебаном днище? – хрипло спрашивает Лэрд и, прокашлявшись, медленно распрямляется, поднимаясь с дивана.
- …мистер Лэрд.
- Фауст. Можно просто Фауст, - вздыхает он и глядит на то, как его, очевидно, психотерапевт, скрывается в кабинете. Чуть позвякивает стаканами.
«Мальчишка», - вздыхает он, - «что такого он может сделать с моими мозгами, чего не могу я сам?»
Он все еще стоит и раздумывает. Лэрд рассчитывал на старого, одряхлевшего профессора, который посмотрит на него, скажет: «Ну, вы, батенька, и бухать», - и выпишет пару упаковок таблеток. Он не ожидал увидеть молодого парня. Допустим Лэрд не был уверен в том, насколько именно молод его доктор. Ему с равным успехом можно было дать и восемнадцать, и двадцать восемь. А тут его взгляду предстал парнишка. Он не выглядел как тот, кто сумеет залатать пробоины в хлипком суденышке фаустова сознания. Но, зная о том, что внешность бывает крайне обманчивой, Лэрд решил дать ему шанс. Спрятав выбившиеся из-под майки жетоны и, застегнув рубашку до самого ворота, двинулся следом.
- Сам-то как думаешь, доктор, - Фауст тяжелым шагом проходит внутрь его кабинета и закрывает за собой дверь, - сдюжишь?
То, что ускользнуло в первый раз, явственно почувствовалось в кабинете. Доктор оказался оборотнем.
  - Ах, вот оно что, - потянул носом Лэрд и встал у окна, засунув руки в карманы джинсов, -  приходилось ли вам, доктор, лечить себе подобных?

Jensen Ackles – Runin
- …видит ли сам пациент проблему.
Фауст не мог так сразу, даже навскидку сказать, какая именно и в чем заключается его проблема. То ли он просто алкоголик и бухать нужно меньше. То ли он идиот и просирает всю свою жизнь непонятно на что. Была ли проблема в том, что он потерял Алистера? Или проблема была в том, что он не отомстил за него? Так сразу и не разобраться.
- … не посчитает тебя маньяком.
  - А как же врачебная тайна? – вопросительно изгибает брови Лэрд, глядя в глаза парню, - да и просто представь. Приходишь ты к шерифу и выкладываешь ему все: и про оборотней, и про охотников, и про прочих существ… не боишься, что тебя самого лечиться направят?   – саркастично выдыхает Фауст и кривит губы в едкой усмешке.
- …выпить за знакомство.
Фауст кивает, тремя пальцами хватает прохладное стекло стакана и, аккуратно стукнув по стакану Тайлера, опрокидывает в себя все содержимое. Горячая волна ухает в желудок, а к горлу подкатывает тошнота. Лэрд закрывает глаза и не может почувствовать вкуса виски, который только что влил в себя. Он чувствует только, как обжигает рецепторы, а слюна, скопившаяся под языком, болезненно щиплет десны. Он спокойно выдыхает носом и ставит стакан на подоконник.
Рассудив, что раз его доктор достал сигареты, то курить здесь можно. Вынув пачку из нагрудного кармана рубашки, он зубами подхватывает одну сигарету и, чиркнув зажигалкой, глубоко втягивает дым легкими. Он знает, что именно эта марка должна терпко и сочно пахнуть малиной, чуть отдавая густой табачной струей. Но вместо этого он чувствует металлический запах крови.
- …я вот пока не представляю, что это может быть.
Фауст криво усмехается, носом выпуская дым. Стоит и, глядя мимо Тайлер, покусывает нижнюю губу, не зная, с чего именно начать.
  - Ты любил? – тихо спрашивает он, выдыхая сизые облака в воздух, - как это называется «по-настоящему»,   - медленно говорит он, играя желваками,   - я не к тому, что я забухал так, потому что меня бросил объект моего воздыхания, нет.
Слова даются ему мучительно и болезненно. Даже то, что он пригубил стакан виски, его не спасает от безумной волны горя и утраты, поднявшейся глубоко в душе и, набирающей обороты, рвущейся наружу.
- Я к тому, что  нас слишком много врагов. И я не говорю сейчас конкретно про оборотней. Я говорю вообще про всех.
Его мысли путаются, он не знает как правильно и с чего начать. Рассказать ли сперва о том, как они служили в армии, или перейти уже непосредственно к семейным отношениями. А может сперва нужно рассказать, как именно и с каким удовольствием он убивал того, кто стал одной из причин его сегодняшнего состояния.
  - Мы познакомились в Ираке. Я тогда проходил, если можно это так назвать, посвящение боем. Оборотнем я уже тогда не был и метил в охотники. Нет, не так,   - он тушит один окурок об язык и тут же берет следующую сигарету, - я был оборотнем с пятнадцати лет. В двадцать убил своего альфу и избавился от того, что считал проклятием. Мудаком, в общем-то, был и остаюсь. Восемь лет провел с охотниками. Несколько месяцев назад я, повинуясь позывам души, вновь переметнулся из одного лагеря в другой. И на этот раз – окончательно.
Он кивает сам себе, возможно от того, что одобряет ход собственных мыслей и хрупкая цепочка повествования, выстроившаяся в его голове, ему нравится.
- Мы воевали в беспокойном тогда Ираке и силились выжить. Там же воевал и корпус британской пехоты. Это был… четвертый год. Шиитское восстание. Все было относительно спокойно, мы и не думали, что увязнем в настоящей войне. Так, отстреливались изредка. А потом, разом… - Фауст вздохнул, неосознанно и крепко сжимая ладонью жетоны и кольцо на цепочке под застегнутой рубашкой, -  я убил слишком много человек в тот год. Но у меня в совместных операциях союзников всегда был прекрасный тыл. После того, как мы вернулись из горячей точки… ну, знаешь, как это бывает – терялись на месяца, потом внезапно возникали на пороге дома и устраивали попойки. С ним всегда было спокойно. Мы волокли друг друга, пьяные, веселые. И, казалось, я любил его всю жизнь.
Фауст потер переносицу большим и безымянным пальцами правой руки, указательным и средним сжимая полуистлевшую сигарету.
  - Он приехал в этот чертов город весной. Почти два месяца жили вместе. И, знаешь… я был дома. Поразмыслив, придя к выводу, что работа наша и опасна и трудна, мы решили расписаться, - вымученно вздохнул он, - а потом он отправился в Нью-Йорк. А я на следующее утро поехал к Хейлам. Там я и узнал, что его убили.

VNV - Illusion
Фауст молчаливо и тихо, одними глазами, благодарил своего мозгоправа за то, что тот не принялся сочувственно причитать, рассыпаясь стандартными фразами: «Все будет хорошо», «Ты со всем справишься», «Нужно просто взять себя в руки». Ничего уже нихуя не будет хорошо – Лэрд это прекрасно понимал. Ровно, как и прекрасно понимал то, что сколько бы он себя в руки не брал – не соберет. Он ни за что и никогда не соберет себя из тех пыльных осколков, в которые рассыпался в тот день в доме Хейлов.
Тайлер не лицемерил, не лукавил. Он выражал обычную заинтересованность, и Фауст был ему благодарен.
Усмехнувшись вопросу, он поднял стакан с виски и посмотрел на самое его дно. Где-то там, за прозрачной, карамельного цвета жидкостью, были все ответы. Возможно. А возможно это было очередное его заблуждение – одно из множества, в которых он так и прозябал, приблизившись к четвертому десятку лет. С высоты сегодняшнего трезвого дня, Лэрд смотрел на прожитые двадцать восемь лет и сам с себя ахуевал – столько времени было потрачено ни на что. Просто спущено во Вселенский унитаз жизни. Он считал жизнью те два месяца, что прожил с Финчем бок о бок. Он считал жизнью год в Ираке. Он считал жизнью все, что было до его пятнадцати лет. А как следствие, одиннадцать лет своей жизни Фауст и не жил вовсе.
«Что ж ты делал-то, говна кусок?» - задал сам себе вопрос оборотень и не нашелся, то ответить. Ровным счетом ничего он не делал.
  - Ебаное днище в другом,   - Фауст сделал большой глоток из стакана и облизнул губы, - я не в силах отомстить тому, кто отдал приказ,   - он напрягся, выпрямляя спину и зло глядя прямо перед собой,   - я отомстил тому, кто это сделал. Я разорвал его, - Лэрд перешел на полушепот, - и вот тогда да, я упивался этим. Мои руки были в крови до самых локтей, - процитировал он недавние слова Тайлера,   - только я не обматывался его кишками, нет. Я развесил их в лучших традициях Рождества. Я рвал его когтями, зубами, я сплевывал шмотья кожи и куски мяса, сгустки свернувшейся крови,   - словно в доказательство этого, он скосил на Тайлера глаз, на краткий миг ставший голубым,   - я не помню, умолял ли он меня о жизни или о смерти, честно. Эти воспоминания вообще потонули за какой-то алой пеленой. Я очнулся, когда отмывал руки в одном из озер на пути сюда. Смывал кровь… свою, его и понимал, что долгожданная месть не принесла того, на что я надеялся – счастливого избавления, - он потер ладонью шею и чуть запрокинул голову, тяжело вздыхая. Воспоминания, которые должны были рождать в его душе светлую мстительную злость, превращались в черный омут отчаяния.
  - Я один не могу противостоять альфе. Даже учитывая набор специфических навыков и полкило аконита в платяном шкафу, -  вздохнул он, - Питер этим заниматься не собирается, что и понятно. Я бы, на его месте, тоже не стал. Он посоветовал оставить эту затею… но я же мудак. Я не могу прибегнуть к помощи охотников – я с больше вероятностью сам окажусь нашпигован пулями, как гусь яблоками. А больше у меня никого и нет. Я сбежал из дома в пятнадцать со своей первой стаей и никогда больше не возвращался, осев здесь. Думаю, меня уже тринадцать лет считают мертвым. Но так даже лучше,   - он пожал плечами, упираясь ладонями в подоконник и глядя в окно, - убийство одного породило жажду убийства другого. Если я когда-нибудь убью альфу… мне не нужна его сила – не для этого мне нужна его смерть. Я хочу чтобы и он ощутил – как это. Его помощник познал это в полной мере. Теперь дело за ним. А я не могу! Я для этого ничтожно слаб, - он опустил голову, затравленно смотря на свое отражение, - если бы тогда я не приехал к Питеру… не поддался этому желанию снова стать оборотнем… возможно, все было бы иначе. Да, он бы не пустил меня с собой в Нью-Йорк. Ми-6, ФБР – куда уж там я. Но я бы смог убедить Криса поехать со мной. Я бы смог сделать хоть что-то, чтобы он был убит. А сейчас… я получил то, чего хотел. Охотники, которые уже в курсе, думаю, страстно хотят пустить мне пулю промеж глаз. Раньше все это было проще. Формально я не был один. Я был в клане, который, пусть и не особо желал со мной контактировать и работать, тем не менее раз в месяц звонил и спрашивал, не сдох ли я еще. Я понял, кем хочу быть. Понял это рядом с Алистером. Теперь я тот, кем желал стать. И один, - он помотал головой, - нет, меня не то чтобы напрягает это одиночество. Плевал я на него. Я. Хочу. Убить,   - сквозь зубы процедил Фауст, - но у меня нет никакой возможности для этого. И, как следствие – я всего лишь бесполезный балласт, который не в состоянии даже нормально отомстить.
Который не интересует даже собственного вожака. Но к Питеру как раз и не было никаких претензий. Фауст знал, что старший Хейл – не так прост и, если не попытается его грохнуть, а укусит, вряд ли появится на пороге его дома просто так. Но он был готов ждать его – даже альфе иногда нужна помощь. И, даже не смотря на то, что сам он отказал Фауст, Лэрд с удовольствием выполнит любое его поручение.
- Как-то я сам уже запутался,   - вздохнул Лэрд, закуривая,   - в конечном итоге – я просто не знаю, что мне делать дальше. Отомстить адекватно и в полной мере я не в силах. А больше мне нечего делать. Меня уволили с работы, - он хохотнул, - за пьянство. И, моя устоявшаяся жизнь состоит из сплошного предательства. Моего предательства других.

Он вздрагивает, когда Тайлер произносит: «Как бы он отреагировал?». Фауст прекрасно знает, как бы отреагировал Финч. Вздохнув, он бы дотащил его до койки, раздел и уложил спать. И сам бы лег рядом. А на утро, принеся чашку кофе и удостоверившись, что его любовник более или менее пришел в себя, выяснил бы причины этого запоя. И они вместе смогли бы решить проблему. Алистер, хоть и был старше всего на два года, имел более прочный внутренний стержень и, не удивительно, что эмоционально он тоже был более зрелым, чем сам Лэрд. Он был спокойнее и рассудительнее. Фауст всегда считал, что умеет справляться с эмоциями – он учился этому долгие пять лет. И, да. Он мог подавить в себе и гнев, и злость, и влюбленность. Но он именно давил их. Утрата Алистера оказалась сильнее самого Фауст и, похоже, он просто сломался.
Вслушиваясь в эмоциональную речь психиатра, Лэрд покусывал внутреннюю сторону щеки и все так же не отводил взгляда от вида за окном. Все, что сейчас ему озвучил Тайлер, он сотню раз проговаривал себе сам, когда похмельным утром просыпался в пустой и холодной постели. Что будет, когда он, наконец, свершит свою месть? Надышаться аконита,  послав все нахер? Уехать жить в горы? Построить бунгало на солнечном берегу Майами или Флориды?
  - Хуевый из тебя психиатр,   - криво усмехается Лэрд, кося глазом на взвинченного Тайлера. Он не собирается уходить – этот оборотень на краткие моменты приводит его в чувство. Он буквально вынуждает его задуматься. Фауст слишком долго противился этому.
  - Я пью для того, чтобы хоть немного поспать, - тихо отвечает он, - я нормально не спал с того самого дня.
Он замечает, как беспокойно шарит ладонью по подоконнику его врач и небрежным жестом двух пальцев, щелчком отправляет в его сторону свою пачку. Крепкие сигареты, с которых всегда кашлял Финч.
  - Каждую ночь я пытаюсь уснуть, но меня преследует его запах. Я лежу в темной спальне и часами могу смотреть на дверь, - сдавленно продолжает Лэрд,   - и эти часы растягиваются в томительные – «Вот, в следующую секунду он зайдет, а это – всего лишь кошмар». А если я отрубаюсь, то не проходит и часа, как я с криками подскакиваю с кровати и не могу дышать. Я не понимаю где я, кто я, зачем я… забившись в самый дальний угол спальни, за дверью, словно мне пять лет, хватаюсь за волосы и раскачиваюсь, подвывая как сука, до самого рассвета.
Он надолго замолчал,  смотря в окно. Там ездили машины, люди спешили по своим важным делам. Проезжали велосипедисты. Пробегали дети. Кажется, мимо этого дома пробегал Фауст, когда пустился в увлекательную игру «Догони и трахни» с Маллетом. Но это было, казалось, так давно…
  - Тебе не за что извиняться,   - отвечает Лэрд, когда вспышка эмоциональности его врача утихает и он понимает, что сказал немного лишнего. Фауст не винит его в этом – он пришел сюда и вылил на него ушат говна. И заставляет в этом копаться, выискивая проблему того, что у Лэрда все ее несварение.
  - Друзья… хм, - Фауст задумчиво почесал небритую щеку, - ты не знаешь, их может, раздают где-то? – саркастично спрашивает он, -  у нас, оборотней, круг возможных друзей резко сужается. У меня, например, нет другой жизни, кроме жизни сперва охотника, а потом – оборотня. Я не могу рассказать как у меня прошел день на работе потому… потому, что например пол дня я тестировал капканы или расставлял ловушки в лесу. А в свете недавних событий – готовил цепи, чтобы приковать себя в подвале в полнолуние.
Фауст вздохнул и, закрыв глаза, отвернулся от окна. Оперись спиной о стену он простоял так с полминуты, а потом медленно сполз вниз и, усевшись на пол, запустил в волосы пятерню.
  - Я просто не знаю, что мне делать с этим, - тихо и сдавленно проговорил он, -  мне кажется, это сломало меня. Когда я пьяный, то точно знаю, что не наброшусь на кого-то, кто наступил мне на ногу в супермаркете. Я добрее, когда пьяный. Я просто запутался, - он утирает лицо ладонями и качает головой.
Упершись затылком в стену, Фауст опускает глаза и смотрит куда-то на другую стену. Ему отчаянно хочется, чтобы сейчас он проснулся, а то, что вокруг оказалось затяжным лихорадным кошмаром. Горячечным бредом воспаленного мозга. Но и он точно знает, что это – единственно возможная реальность. И от нее никуда не деться.

Слова Тайлера нагоняют на Фауста тоску. Мог ли он рассчитывать на то, что этот юный парнишка сумеет его понять? Рассчитывать-то мог, да вот ожидания не оправдывались. Он долго и устало глядел на парня, сидящего рядом с ним, и пытался понять – что именно он из себя представляет?
- Знаешь, даже я мог лучше справиться с ролью психолога, - вымучено улыбается Лэрд, доставая из нагрудного кармана зажигалку и, чиркая ей, протягивает пляшущий огонек Тайлеру. Дождавшись, пока тот прикурит, закуривает сам и потирает плечо, словно оно все еще болит. Тогда оборотень практически спустил с его руки все мясо, оголяя кости плеча. Но на самом деле не болит оно давно. Лэрд скорее ощупывает себя, проверяя реальность всего происходящего.
- Не всякий оборотень годится в друзья, знаешь ли, - саркастично выдыхает Фауст и крутит головой, громко щелкая затекшими шейными позвонками.
Язвительная тирада про алкоголь заставляет Лэрда недовольно сморщиться. Он пришел сюда вовсе не за тем, чтобы его очередной раз попрекнули пьянством. Критикуешь – предлагай. Предлагаешь – делай. Он и сам знал, что так долго продолжаться не может. Но у него не было никакого другого плана, и именно по этой причине он сидел на полу в кабинете мозгоправа, которых не любил еще со времен войны в Ираке.
Вряд ли он бы убил кого-то до полнолуния. Да и в полнолуние он, скорее всего, удержал бы себя в подвале своего дома всеми возможными способами. Но, на самом деле, Лэрд уже просто не знал чего ждать от себя самого.
- Я не пошел сдаваться к охотникам только потому, что не собираюсь становиться их трофеем, - сдавленно рыкнул он, щуря глаза от дыма, - я не надышался аконита только потому, что боюсь, что это все – кошмарный сон. А когда я проснусь и решусь на этот шаг, выяснится, что это - всего лишь разыгравшаяся фантазия. Я не пустил себе пулю в рот только потому, что слишком труслив для этого.
Он медленно и вдумчиво переваривал слова Тайлера о том, что пора вытащить мозги из задницы. Это сделать сложно, особенно когда ни в каком другом месте мозги Лэрда никогда не находились.
- Если бы я мог самостоятельно с этим справиться, - он выдыхает дым и глядит на Тайлера в упор, - я бы сидел в твоем кабинете? Я бы выслушивал то, за что, по-хорошему, нужно пересчитать ребра, со спокойной мордой? – он потирает переносицу, - ты сделал только хуже, ты понимаешь это?
Не Фаусту было учить Тайлера той профессии, которую выбрал мальчишка. Но, посеять в его мозгу, который, к слову, все ее находился в заднице, привлекательную мысль о самоубийстве, впервые за долгое время озвученную вслух кем-то посторонним, было не самой лучшей идеей. Сказать, что Лэрд загорелся этой идеей нельзя. Но она стала рассматриваться как отходной путь – крайний случай. А судя по тому, что последние два месяца Лэрд балансировал у самой кромки – этот самый случай мог наступить в любой момент. Нет, прямого призыва «пойди и убейся» так и не прозвучало. Но было озвучено «пойти сдаваться к охотникам». А для любого оборотня это приравнивалось к суициду. И Фауст действительно отчаянно не хотел становиться охотничьим трофеем. Но, если ситуацию он так и не разрешит – это единственный путь к счастливому избавлению от душевных мук.

- … но раз я сделал хуже, то говно я, а не врач.
- Ты мне скажи, пожалуйста, тебе лет-то сколько? – вздыхает Фауст, глядя на парня, - я не понимаю, к чему это было.
Фауст верил, что способен познать дзен и нирвану самостоятельно, без помощи кого-то с большим опытом и специфическими знаниями. Он не был глуп или невежественен в плане образования. Он много читал и иногда даже анализировал себя и свою жизнь. Правда после этого возникало стойкое желание удавиться. Каждый раз.
Он перевел взгляд на Тайлера, который сидел за столом. Тот перекладывал бумажки. Что-то комкал, мял, отправлял в корзину. В общем – сортировал. Он не смотрел на самого Фауста и Лэрд уже думал, что на этом прием окончен. Это напомнило ему о том, как однажды в школе, лет в четырнадцать, он сам пришел на прием к психологу. Это была полная, пожилая женщина, проработавшая с детьми очень долго. Он рассказал ей обо всем, что его мучило тогда. А выйдя из кабинета, решил, что после такого разговора – только убиться. Она не помогла ни капли. На все его любовные, когда кажущиеся такими чистыми и светлыми, терзания она ответила, что это неважно. Что он просто забил себе голову и не думает мозгом. Что через несколько лет он будет смеяться над собой. Но тогдашнему Фаусту это казалось настолько важно, что он и помыслить не мог себя без этой девушки рядом. Та оказалась порядочной сукой, но это уже была совершенно другая проблема.
- … какие эмоции вызывает у тебя этот рисунок?
Лэрд коротко глянул на белый лист. Сочные краски и улыбчивые лица. Номинально, правда, это называлось лицами. Но факту это был тихий ужас. Но что можно требовать от маленького ребенка?
Дальше Тайлер что-то говорил, а Фауст его совсем не слушал. Он вспомнил родительский дом. Его забрали поздно – он успел пожить в детском доме почти четыре года. Но когда он увидел женщину, вошедшую в их игровую комнату, то сразу же все понял. И она все поняла. Фауст подбежал к ней и его мама, самая настоящая мама, подняла его на руки. И не отпускала, пока они не вышли за порог здания.
Он познавал мир, он ходил в кружки и секции. Его всегда возила мама. А отец… работал, работал, работал и Фауст его почти не видел.
«Куда пропала та детская радость?» - грустно подумал Лэрд и в его мозгу, чернильными блеклыми кляксами расползалось воспоминание.
Три года.
- Ты совсем тупой? Правильно говорить «кролик»! – повысила на него голос нянечка.
- Кволик, - сдавленно зашептал Фауст. И получил звонкую оплеуху.
«Если я не делаю что-то идеально, значит, я не достоин похвалы и любви».
Четыре года.
- Ну что вы носитесь? – кричит нянечка, пытаясь успокоить детей, - прекратите смеяться!
- Не поймаешь, не поймаешь, - дразнят ее дети и Фауст.
- Вы же знаете, что смех без причины – признак дурачины? – вздохнув, спрашивает она.
«Если ты просто так улыбаешься – ты дурак. Нужно быть серьезным».
Семь лет.
- Папа! Защищайся! – Фауст выпрыгнул на отца из-за угла дома, когда тот устало закрывал дверь машины. Наперевес с водяным пистолетом. Мощная струя теплой воды окатила мужчину с ног до головы.
- Фауст! – закричал отец, со злости хлопая дверью так сильно, что машина покачнулась, - хватит придуриваться!
- Джек, Джек, все хорошо, - из-за раскидистых сиреневых кустов показалась его мама, тоже сжимающая водяной пистолет в руках, - мы просто играем.
- Ладно, он маленький! Ты-то куда полезла! Что подумают соседи? – вспылил мужчина, кидая дипломат на парковку, - ты совсем с ума уже сошла? Ты взрослая женщина, Элизабет! Ты не должна себя так вести.
«Только маленькие могут дурачиться и делать глупости. Взрослые должны быть хмурые, как отец».
Десять лет.
Фауст хохочет с самого утра. Все, что он видит – вызывает у него восторг и улыбку. Он с родителями в зоопарке.
- Смотрите! Зебра! – он кричит так, что закладывает уши.
- Не позорь нас, - рядом присаживается отец, - ты должен вести себя сдержаннее. Это просто зебра, а не какое-то чудо.
«Я позорю родителей, если восхищаюсь чем-то обыденным. Восторгаться можно только чудом».
Двенадцать лет.
- Она меня не любит, - всхлипывал мальчик, уткнувшись лицом в колени матери.
- Поплачь, поплачь, - женщина гладила его по голове, - плакать не стыдно. Нельзя заставить человека полюбить тебя, сынок.
- Чему ты его учишь? – кривит губы отец, входя в комнату, - мужчины не плачут.
- Это поэтому у тебя эмоциональный диапазон хомячка? – недовольно смотрит в его сторону женщина.
- Так, ну-ка, Фауст, иди сюда, - отец стоит у входа в комнату. Мальчик не может не подчиниться ему. Вытерев лицо ладонями, он понуро подходит к отцу. Тот стискивает его плечи ладонями и сильно встряхивает мальчишку.
- Мужчины не должны плакать! Ты мужчина или кто? Ты чего сопли развел тут! Из-за девки какой-то! Было бы из-за чего рыдать!
- Но я ведь люблю ее… - сдавленно шепчет он. В голове не укладывается – мама говорит, что плакать можно и нужно. И так хочется… а отец запрещает. Как быть?
- Ты еще маленький любить. Ты не знаешь, что это, - отец снова встряхивает его и ставит на пол, - ты слабак, если бежишь к материнской юбке всякий раз, как что-то не получается! Раз она тебе так нужна – пойди и покажи ей, что ты сильнее и лучше другого мальчика.
- Джек, прекрати!
«Если мне что-то нужно, я должен доказать, что я лучший».
«Плакать стыдно и позорно – это слабость».
Возможно, что-то из этого Лэрд проговаривал вслух – он не помнил точно, как именно его закрутили воспоминания. Он очнулся только, когда уголек сигареты подполз к пальцам и ощутимо прижег кожу. Это привело его в чувство и он, глупо посмотрев прямо на истлевшую сигарету, сминает ее в пепельнице. Закуривает вторую.
Фауст утыкается в колени. Все из детства. Все проблемы оттуда. Он не слышит, что говорит Тайлер, он переваривается в собственных эмоциях и выводах тех дней, когда у его родителей сдали нервы. Когда отец орал на него за второе место на спортивных состязаниях. Когда запирал в комнате за двойки. Бил по рукам, когда Фауст, уже ближе к четырнадцати годам по вечерам с удовольствием помогал перебирать двигатель машины. Первые несколько дней с удовольствием. А потом это превратилось в каторгу и страх. Страх вновь оказаться тупым. Отец разочарован в нем, он, скорее всего, жалеет, что позволил матери забрать его из детского дома.
И сколько бы сил не прикладывала женщина к тому, чтобы сгладить эти неровные углы воспитания, сколько бы души не вкладывала в Фауста… отец всегда оставался непререкаемым авторитетом. Он был сильнее. Мудрее.
- Женщины глупые и сентиментальные создания. Они должны сидеть дома и готовить еду. Прибирать, - незадолго до своего побега Фауст сидел с отцом в гараже и помогал чинить машину, - никогда не позволяй женщине собой манипулировать. И никогда не позволяй ей воспитывать сына. Иначе он вырастет круглым придурком и будет всю оставшуюся жизнь цепляться за материнскую юбку. И никакой самостоятельности – ничего не добьется.
«Меня в основном воспитывала мама. Значит я – придурок. Я ничего не добьюсь».
Можно ли было винить отца в том, что он заложил эти кирпичики в фундамент фаустовой психики? Нет, конечно. Его самого так воспитывали и он не знал другого. Все проблемы, которые давили на него сейчас: его слабость, его боль, его бессилье, его слезы… все это шло из тех далеки времен, когда он и подумать не мог, что ест оборотни, охотники. Что он будет носить обручальное кольцо, а дома его будет ждать не глупая женщина, а умный, сильный мужчина.
«Как хорошо, что нам тогда не попалось геев… - подумал Фауст, переводя мутный взгляд на Тайлера, - иначе я бы уже жил с какой-нибудь «глупой бабой» и был как отец».
А может именно это и стало причиной того, что Фауст предпочитал мужчин. Как можно доверять свои сильные и возвышенные чувства «какой-то бабе»? Она глупа и никогда не сможет «по достоинству» оценить любви.
Он всегда неосознанно стремился к этому. Он хотел быть как его родитель. И чем старше становился, тем дальше забиралось это желание, а Фауст клещами вытягивал его. Топтал, изничтожал. Чтобы никогда не быть таким.
Он был оборотнем. Охотники были сильнее оборотней. Значит, он должен стать охотником.
Пылкое, опрометчивое решение. И восемь лет на осознание того, насколько было комфортно в шкуре волка. Насколько это «его» - быть оборотнем. Насколько ему нравится это. Все эти живые эмоции, запахи, звуки. И они не человеческие, чтобы нельзя было их испытывать. Они – от оборотня. А значит, все запреты его отца можно обойти. Его даже не могут попрекнуть тем, что он ведет себя «не по-мужски». По факту он даже не является мужчиной в человеческом понимании. Самец оборотня – вот кто Фауст Лэрд.
- … либо попросить кого-то показать.
  - Покажи мне,   - едва слышно просит Лэрд,   - покажи, что еще осталось в мире хорошего.

Он вздрагивает, когда чувствует, как чужая ладонь с силой сжимает его плечо. Тепло от руки пробирается под плотную ткань рубашки и практически обжигает – он давно не чувствовал, чтобы его касались специально. Даже в барах он, в состоянии нестояния, контролировал свое личное пространство. После Маллета он никого не подпускал к себе. После того эпичного секса, когда вместо смазки он вбивался в парня по крови, Лэрд чувствовал себя бесконечно грязным. Отвратительным самому себе. Он знал Александра всего ничего. Он только что похоронил Алистера…
Правильно говорят, что похороны располагают к сексу. Это было бы жутко, если бы не подкреплялось статистикой. Чувствуя утрату, человек хочет заполнить образовавшуюся пустоту любым способом. Фауст нашел Маллета. И было бы лукавством говорить, что он не вспоминал его со смесью животного вожделения и душевной теплотой. Парень был умен, догадлив. Безумно и чертовски горяч. И, иногда, когда Фауст стоял под холодными струями отрезвляющего душа, опуская глаза на ноги, он видел, как срастаются кривые и глубокие раны от когтей омеги. В тот самый момент, когда он стаскивал с него джинсы и белье, прокладывая неровные борозды.
Но расстались они в Нью-Йорке. Александру предложили работу и он согласился. Что их связывало с Лэрдом? Безумный секс. И все. По крайней мере, на это надеялся сам Фауст, легко и спокойно отпуская от себя Маллета.
Мечты? Фауст призадумался, крепко и надолго. Он сверлил взглядом грудь парня перед собой и внимательно отслеживал ход собственных мыслей.
Мечты. Слово-то какое. Лэрд смутно вспоминал, что когда-то хотел в «Морские котики». Но после Ирака решил, что войны с него хватит. Все, что можно было попробовать – он пробовал в детстве. Мама поощряла любые его увлечения и, абсолютно без мучений забирала документы из одной секции, отдавая мальчишку в другую. Он немного умел играть на скрипке и рояле – простые, несложные мелодии. И если с роялем еще было как-то проще, то скрипку Фауст уже точно не вспомнит. Брал три аккорда на гитаре. Мог не свалиться с лошади.
Единственная мечта, которая у него была – изумрудный Бьюик Ривьера, стоял в гараже его дома. Запылившийся и, скорее всего, истосковавшийся по дорогам. Фауст не садился за руль с того самого момента, как приехал из дома Хейлов.
Хотя нет, была еще одна – снова прочувствовать, насколько сильнее становятся эмоции, когда ты волк. Снова почувствовать, как дрожат поджилки в ожидании полнолуния. Как скручивает в груди все органы и легкие, и невозможно продохнуть, наблюдая, как над лесом восходит полная, такая чарующая и манящая, луна.
Прочувствовал. Молодец.
Он прыгал с парашютом, он несколько раз вставал на доску для серфинга. Он стрелял из лука и арбалета. Он был на местном карнавале и один раз на спор съел полкило васаби.
- Нет, нет у меня никакой мечты, - вздыхает он и, устало покачнувшись, утыкается лбом в плечо Тайлера. В этот момент кажется, что нет ничего важнее и нужнее обычного человеческого тепла. Приятия.  И пусть его психолог оказался так себе психологом, но, в целом, приемом Фауст был относительно доволен. Ему дали эмоцию. А о большем и просить было нельзя.
Он переваривает в себе все, что сказано Тайлером и глаза, сами собой, наполняются слезами. Ему кажется, что скажи это отец – Фауст был бы другим человеком. Что все бы было иначе. И он был бы гораздо более счастливым волком, чем сейчас.
- Покажу, обязательно покажу.
Кто ты для него, Фауст Лэрд? Кто ты для этого беты? Пациент, проблемы которого оказались серьезнее, чем ожидалось? Неудачный клиент, на которого пока что не хватает опыта? Видит ли он в тебе отражение эпизодов собственной жизни? Собственного детства? Боится ли того, что мог стать таким же, как ты – жалкой тряпкой, расклеившейся, опустившейся, сдавшейся?.. Страшит ли его мысль о том, что ты, повинуясь его неосторожным словам, откроешь пакет с аконитом и сунешь туда свою бестолковую башку?
Кто ты для него, Фауст Лэрд?
А для себя?

Тайлер легко гладил его по спине и это, почти невесомое, аккуратное касание вынуждало Фауста держаться из последних сил. Все это было настолько нелепо, что мужчина сам не понимал, каким таким образом все получилось. Вот он смотрит в окно, рассказывая о своей жизни, а вот он сидит на полу, пряча глаза и уткнувшись лбом в плечо своего врача.
Нормально ли это? Фауст этого не знал. Вроде существовали какие-то терапии подобного рода. И это было всяко лучше, чем те из них, которые предполагали разыгрывание сценок по ролям. Обычно, таким образом избавлялись от детских травм, вынуждая подсознание пациента принять тот факт, что теперь он взрослый и волен сам решать, что для него важно. После этого пустели коробки с платками и  взрослые мужчины, за сорок и пятьдесят, рыдали, как младенцы. Лэрду не очень хотелось оказаться в такой ситуации. Он предпочитал рыдать один, обнявшись с бутылкой. Как в первую неделю после…
- Расскажи что-нибудь счастливое… было что-то такое в твоей жизни.
  - Положительное чувство, - эхом повторил Фауст и отпрянул от Тайлера. Опустив колени и скрестив ноги по-турецки, он поставил локоть на бедро и потирал ладонью лоб. Что бы такое вспомнить? В основном все воспоминания мужчины крутились вокруг Алистера. Так или иначе.
  - У нас норвежец один был в команде. Легионер наемный, - вздохнул Фауст, -  мы, тогда как раз заняли один из городов, - он почесал затылок и задумался,   - нет, не смешно. Его потом на растяжке на мелкие куски разорвало…  мы так и не собрали.
Фауст призадумался еще. Про Алистера вспоминать не хотелось. Потому что эти бытовые и мелкие радости вызывали у него приступы тошнотного удушья.
- Я служил в составе шестого пехотного полка,   - внезапно начал Фауст, - капитан попросил подвезти его до штаба. Мы взяли гражданскую машину и поехали в соседний город. Тогда еще особо боевые действия не велись и одинокая машина не была благостной мишенью. Он залез на заднее сиденье, его там разморило, он уснул. Время – ночь. Я сам почти засыпал. К кпп подъехали, а капитан и говорит: «Ты скажи, что к полковнику Уоки, а я гавкать буду». Ко мне постовые подходят, так мол и так, кто таки. Я и отвечаю,   - Фауст выправился, шутливо козырнул, голос его наполнился низкими тонами и грубостью, -  сержант-майор Лэрд, шестой пехотный. Вызван полковником Уоки. Они давай машину осматривать. Тут капитан как гавкнет.
«Что это у вас?» - на меня тут же дуло автомата направили. Я отвечаю: «Собака».
Они в машину фонариком светят, а капитан спрятался между сидениями и только армейская форма видна. Меня из машины вытаскивают, руки за голову, мордой в капот. Я уже не могу – ржу. Капитан гавкает все громче.
Потом ему надоело, меня уже собирались чуть ли не под трибунал отдавать за неуставное поведение. Он из машины вылазит. Постовые тут же меня отпустили, по струнке вытянулись. И один из них выдает: «Капитан, сэр! А сержант-майор вас собакой обозвал!», - Фауст усмехнулся в клыки, - мы там почти сутки провели.
Но и эта история не показалась ему такой уж приятной и счастливой, когда он вспомнил, что в конечном итоге капитана подстрелили и Лэрд сам зажимал его истекающий кровью бок.
  - Хорошо было с Алистером,   - сдавленно выдохнул он, понимая, что, пожалуй, только эти воспоминания можно считать «счастливыми». Даже учитывая то, что сам Фауст испытывал иные эмоции.
- Мы в супермаркете на парковке, уже ближе к вечеру, на тележках катались,   - он болезненно сморщился, - как подростки, ей-богу. Нас охранник едва не поймал – удирали от него, словно нам по тринадцать лет, - он прикусил щеку с внутренней стороны и его губы чуть дрогнули, - естественно, что в тот супермаркет мы не ходили больше.
Он отчетливо вспомнил тот день и вздохнул. Сердце его мучительно сжалось и пропустило удар, тупой болью отдаваясь в груди. По позвоночнику пробежал холодок, и он чуть вздрогнул, словно ощущая кожей понижение температуры.
- Я после его смерти еще неделю или полторы по утрам делал две чашки кофе. Перебил всю посуду с психу. Сейчас у меня в доме одна единственная кружка. – он потер шею ладонью и, закрыв глаза, вымученно улыбнулся, упираясь затылком в стену, - мы как-то уехали за город. Тут леса слишком хороши весной. Поднялись посреди ночи, - он облизал губы, вспоминая, с какой именно целью он разбудил Алистера, -  и больше уснуть не могли. Решили съездить, на рассвет посмотреть. Сэндвичей наделали, заехали в круглосуточную кофейню по дороге и уехали. Возле озера встали, на капот сели. Не помню, что играло из машины. Мы просидели так, наверное, часа полтора. Молча.
- Шоколадку хочешь?..
Лэрд отрицательно покачал головой, отвечая:
  - Я не люблю горький. Но спасибо за предложение,   - он скосил глаз в сторону Тайлера, - я кажусь бесконечно омерзительным тебе? Похмельный, небритый, жалкий. Ты извини меня,   - вздыхает Фауст, поднимаясь с пола и одергивая полы рубашки, - наверное, мне лучше пойти?..

Фауст усмехается словам Тайлера. Грустно и совсем нерешительно.
Перспектива напиться его немного не прельщала. Не сейчас. Сейчас Фаусту отчего захотелось домой. Просто выйти из кабинете, расплатиться и прогуляться пешком до своего дома. Зайти в темный коридор и, не включая света, пройти в кухню. Сесть под вытяжкой, сделать себе кофе и просто вспомнить. Все. С их первой встречи. И попытаться вспомнить это с той светлой грустью и горькой радостью, с которой надлежит вспоминать такие моменты.
Возможно, он очередной раз разрыдается, без зазрений совести вытирая нос кухонным полотенцем. Но для этого нужно просто попасть домой.
А потом можно и в бар. Может, завтра. А может и ночью. Не исключено, что, так и не включая свет в доме, Фауст поплетется в спальню и сможет недолгий час поспать. А может и дольше.
Его голова, которая, казалось бы, не должна больше никогда болеть, готова расколоться на куски. Ему тошно, больно, до омерзения хреново.
И ему, вроде бы и не хочется уходить. С Тайлером оказалось вполне приятно вести беседу, пусть все пошло и совсем не так, как планировал бета. Но это не важно. Гораздо большим достижением был результат. А Фауст чувствовал себя чуть лучше, чем в тот момент, когда сидел на диване перед кабинетом. И этого «чуть» вполне хватало для того, чтобы Лэрд пришел сюда еще раз.
Тай оказался теплым и каким-то уютно-домашним. Его голос звучал достаточно мягко даже в моменты эмоциональных монологов и не самых лицеприятных слов. Опыта ему, может и не хватало, но прочувствовал он Фауста хорошо. И даже на моменте вспышек гневны тирад он замолкал ровно в тот момент, когда достигал тонкой, едва уловимой грани, за которой была глубокая пропасть отчаяния и жалости.
Лэрд посмотрел на наручные часы и, постояв несколько секунд, ответил:
  - Нет, я домой, - кивнув на прощание, он направился к выходу. Взявшись за прохладную ручку он замер и,чуть повернув голову, тио сказал:
- Спасибо.
Выйдя из кабинета, он достал из заднего кармана деньги, положил их на стойку администратора и, не оборачиваясь, толкнул дверь на улицу. Выйдя на крыльцо, он втянул носом вечерний воздух, наполненный гарью выхлопов и сладким запахом опадающей листвы. Поглядев по сторонам, он тяжелым шагом спустился с лестницы и зашагал в сторону дома, сунув руки в карманы джинс.