"Блядь", - думал Артур. "Блядь", - думал он, не в силах решить, к себе или к ситуации отнести это очень меткое словечко, так вовремя подвернувшееся на язык. Кларк еще никогда не попадал в похожие ситуации, Боже, да он вообще ни в чем подобном замечен не был, никогда не пылал ни к кому "неземной страстью", и даже дрочил-то от раза к разу, не испытывая особой потребности к самоудовлетворению. И переспал пару раз с девчонками-сокурсницами лишь для того, чтобы распробовать и убедиться, что, в общем-то, от отсутствия секса не помрет. Что ему. Это. Не нужно. Что Артуру хватает иных проблем, помимо желаний собственного члена и пары желез.
Ему двадцать один, почти двадцать два, и глупо верить во все эти бредни про зашкаливающее сердцебиение и вспыхивающие после совокупления чувства. Думать, что от секса бывает что-то помимо последующей неловкости и потерянного времени - вообще верх идиотизма. Все это - не более чем элементарные человеческие реакции на возбуждение, их куда как практичнее обуздать, чем идти на поводу у инстинктов, будто какое-то животное.
Так ведь куда проще... тогда зачем Том?.. Какой в этом смысл?
Увы, Том никогда не задавался подобными вопросами. Для него желания всегда были важнее обязанностей, разве не так? Чувственное над рациональным, природное над разумным.
Он ведь и был тем самым животным, кто не стеснялся брать свое.
Артур всегда помнил об этом, знал, что оборотень - лишь наполовину человек, что под загорелой кожей, покрытой узорами татуировок, затаился огромный черный зверь, который не преминет продрать когтями горло, стоит только отвернуться. Поэтому был начеку, держал Глок под подушкой, спал вполглаза.
Но как-то не ожидал совсем другого: что у зверя окажется низкий, вкрадчивый голос, чувственные губы и всепрошибающая уверенность, которой болезненно сложно сопротивляться. И в то же время - горящие глаза, жадные, голодные движения, та дрожь, что выдает "хочу" с головой, и обещания на забрать - жизнь, рассудок - но дать что-то новое, подарить - совершенно без-воз-мезд-но. То есть, даром.
И вместе с этим, с пониманием, что любые чувства - это обоюдоострое оружие, что не все попытки Тома призваны Артура уязвить, поранить, что он и сам подставляется, причем подставляется очень конкретно - вместо с этим пришли другие мысли.
Артур всегда считал себя ведущим, не ведомым, он привык контролировать и координировать, но сейчас, оказавшись в подчинении, оказавшись в позиции более слабого, не сразу уловил, что настоящий контроль может быть и в более слабой позиции.
Потому что не все можно отнять, получить насильно.
Потому что есть иные способы потуже затянуть ошейник на чужой воле.
Потому что крепче всего привязан тот, кто сам накинул себе на шею поводок.
- Нет, - сморгнув, с трудом переводя сбившееся, неглубокое дыхание, сказал Артур. -Не против, - еще тише пробормотал он, еще не до конца понимая, на что идет. Но теперь во всем происходящем появился смысл. Не просто трахнуться. Не просто переспать. Но попробовать найти новый способ контролировать чужого зверя.
- Давай... будем учиться дальше, - продолжил Артур, интуитивно чувствуя, что именно от слов уже мало что зависит, что главное сейчас - мягкие, согласные интонации. Он сглотнул тяжело, положил Тому ладонь на загривок, надавил, теперь уже целенаправленно целуя пухлые, призывно приоткрытые губы, проводя языком по неровной кромке уже заострившихся клыков. Оборотень балансировал на грани обращения, и ошейник сейчас, вероятно, спасал Артура от вовсе не столь уж и безобидных укусов. - Только не торопись, - добавил он, все же, на всякий случай, потому что больно уж настойчиво Том прижимался к нему, давил на еще далеко не зажившие раны. Впрочем, всплеск адреналина мешал мыслить здраво, и Артур уже сам оглаживал чужую спину, спускаясь ниже, пытаясь привыкнуть к мужским очертаниям, столь отличным от привычных женских.
Отредактировано Arthur Clarke (2012-12-01 18:07:46)